— Не тратьте, батько, сылы! — осклабился сын. — Мне здесь совсем неплохо. В деревне хуже. Чего же я буду менять хорошее на плохое? Ты вот поменял старуху на молодуху…
Но Крыж был человек жестокий и властный, умел добиваться своего. И выдворил бы Эдика в два счета, если бы тот не вспомнил подслушанный ночной разговор между отцом и матерью.
«Как тать ночами являешься… Совсем бы уж не приезжал».
«Тебе не все ли равно — днем я бываю или ночью?»
«Мне… Что мне? Сын у тебя растет. В селе не верят, что ты был в партизанах. Подначивают меня: «Что-то не видать твоего «партизана»! Будто бы и шутят, а мне горько. Да и все брехня, а она же не вечная».
«Поменьше мели языком, не вскроется».
И Эдуард решил намекнуть драгоценному родителю. Когда Зои Васильевны не было дома и Крыж с Эдиком обедали, сын сказал:
— Я отделюсь от тебя. Ты заплати за квартиру вперед за год. Ну и мне подкинь для приличного существования. Я не буду тебе мешать — наслаждайся жизнью.
— А ты уверен, что я выверну перед тобой карманы?
— Не надо выворачивать. Поделись со мною. Знаю, тебе останется с лихвой — прокормишь и Зою, и других.
— Почему ты думаешь, что у меня столько денег?
— Я помню твой разговор с мамой ночью, во время твоего последнего приезда. Да и она кое-чего добавила и разъяснила мне. Ну и потом, тебе нет расчета ссориться со своим родным сыном. Подам в суд, скажу — отец выгнал из дому и оставил без средств к существованию…
— И ты думаешь, суд заставит меня раскошелиться?
— Нет, на это я не рассчитываю. Просто ты уже ничего не сможешь.
— Ах, ты ж, негодяй! Какой подлец!
— Отец, я — твой сын.
Поражение смотрел Крыж на Эдика, потом засмеялся и сказал:
— Да, конечно…
И с той поры жизнь Эдика покатилась как по маслу. Уже через неделю Зоя Васильевна устроила его учеником фотографа. И странно: фотография загипнотизировала его. Приходил он на работу к восьми и затем оставался работать допоздна, изучая производство в фотохимлаборатории. Вскоре мастера стали его подхваливать — то он подсказал очень выгодный ракурс, то придумал прекрасную экспозицию, то изобрел двойную подсветку снизу, то овладел тонкой ретушью. Мастера стали помогать ему, делиться секретами. Руководство направило Эдика Придатько на шестимесячные курсы, возвратился парень уже мастером со средним разрядом, чуть позже стал в ателье сменным мастером. И он начал «искать себя». Его привлекала работа над портретом, очень волновала тема позы. Поза, отвечающая внешнему виду и характеру клиента, это было открытие. А тут еще и счастливый случай подвернулся.
Как-то поздним вечером, часов около девяти, во время его дежурства в ателье зашла шикарная молодая женщина лет двадцати пяти — чуть постарше Эдика. Он не сразу понял, чем она поразила его. В ней было все аристократично и утонченно — и лицо, и волосы, и фигура, и одежда. А еще она показалась ему гордячкой и надменной. Ему нравились такие девушки, они словно приз, который нужно добыть в жестокой борьбе. Держалась красавица высокомерно. И понимая, что она имеет полное на это право, безропотно подчинялся ей, стараясь не выглядеть раболепно, но показаться образованным, с тонким вкусом молодым человеком. И беспредельно любезным, готовым к услугам. Пока она рассматривала образцы на стенах приемной, Эдик изучал ее и прикидывал, как лучше можно подать эту красавицу свету. Когда предложил ей войти в съемочную, спросил, как бы она желала сняться? Она заказала визитку.
— Хорошо, — согласился Эдик. — Вас устроит поясной портрет?
Она равнодушно согласилась, не удостоив его даже взглядом. Словно его и не было рядом. Это задело Эдика за живое. «Все равно ты заглянешь мне в глаза!» — сказал он сам себе.
Он сделал три кадра.
— Но мне нужна только одна визитка, — проговорила она с досадой, снимая с руки перчатку.
— Стоп! Замрите! Вы снимаете перчатку и смотрите на меня с полным презрением.
— А это зачем же?
— Оставлю себе на память.
— Разве предыдущие варианты не подойдут?
— Нет, здесь вы уже снимаете перчатку, глядя на меня…
— Хм! Может, еще потребуете автограф?
— Если все пойдет удачно.
И она ушла, загадочно улыбнувшись Эдику. Черт ее знает, куда она девала свои глаза, но только на нем они не останавливались даже на тысячную долю секунды. Лицо у нее оказалось фотогеничным, и работать над портретом было приятно. И сам себе поражался: он не чувствует ни стыда, ни унижения, ни возмущения, что обладательница этого удивительного лица даже не заметила его, Эдика.