Андрей Петрович ожидал Витю, но пришли студентки — Галя и Мирослава. Они вчера возвратились из поездки в глухие горные села, где в медпунктах и амбулаториях проходили практику. Обследовали население, укомплектовывали аптечки на пастбищах-половинах, в леспромхозе. Они переполнены впечатлениями, очарованы всегда неожиданной красотой Карпатских гор. Галина без конца щебетала о том, как ей нравится эта карпатская природа и что она мечтает остаться жить здесь; о том, что у нее есть парень — тракторист из межобластного дорожного управления Богдан Дудик, который ухаживает за ней, но ее пугает то, что он сильно ревнивый и может что угодно натворить: о том, что ей хотелось бы работать в городской поликлинике или больнице.
Мирослава же, напротив, все время молчала. Вскоре засобиралась, объясняя, что ей сегодня обязательно нужно быть в общежитии, что к ней приедет отец из села, но что она обязательно еще прибежит к Андрею Петровичу.
Но только ушла Мирослава, как появился Виктор. Оленич всегда радовался приходу своего приемыша, уверовав, что это действительно родственная ему душа. Истомленный одиночеством, он, давно искавший привязанности, чтобы излить переполнявшие его нежность и потребность заботы, так и ринулся навстречу неустроенной юношеской судьбе. И вот мальчик вырос! Галя относилась к нему как к равному, как к товарищу, но Мирослава еще не видела его. Хотя Оленичу давно хотелось, чтобы Витя и Мирослава познакомились. У них было что-то общее, как ему казалось может быть, стеснительность и мягкость в характерах, даже внешне они были похожи: смуглые лица, темно-русые вьющиеся волосы и паже глаза были схожи — отуманенные грустью и задумчивостью. Может быть, и их судьбы схожи?
Словно угадывая раздумья Оленича, Галя вдруг воскликнула:
— Как жаль, Витек, что ты опоздал! Тут была моя подружка, Мирослава. Вот бы тебя с ней познакомить!
— А что в ней особенного? — пожал парень плечами, явно смущаясь перспективой предстоящего знакомства.
— Да ты с первого взгляда втрескаешься!
«Все идет своим чередом, — вдруг подумал Оленич. — Витя уже вырос, пора ему влюбляться, настало его время жизни. Влюбится, женится, уйдет в свои семейные заботы, в свои радости и трудности, и он, Оленич, может, уже никогда не увидит в мальчишечьих глазах того восторга и преданности, которые замечал при каждой встрече. Разве что, когда пойдет служить в армию, вспомнит. Что поделаешь, от этого никуда не уйти, этого не избежать. Остается пожелать мальчику и любви, и семейных забот».
В палату вошла Людмила Михайловна и вопросительно взглянула на Галю:
— Галочка, знаешь, о тебе там допытывается какой-то молодой человек: уже три раза звонил. Ему объясняют, что ты занята, а он даже с угрозами требует тебя к телефону. Ты, пожалуйста, предупреди его, чтобы больше этого не делал.
— Наверное, Богдан! — вспыхнула Галя. — Да вы, Людмила Михайловна, не обращайте на него внимания: он же огнеопасный. Иногда такого нагородит… Страсть какой ревнивый!
— Но тон его разговора слишком агрессивный, — хмуро посмотрела на девушку Людмила Михайловна. — Тебе от него достанется, наверное.
— От него можно ждать всего.
— А почему он спрашивал, виделся ли с тобой Витя? Уже не ревнует ли тебя к нему?
— Что вы ему сказали, Людмила Михайловна? Ведь Виктор только что пришел.
— Не бойся, я не знала, что Витя в госпитале. Ты беги, иначе нарвешься на скандал.
— Пусть успокоится! Он как сдуреет, так ничего не соображает. Пусть побесится, а я подожду Славу. Витя, ты обязательно познакомься с этой гуцулочкой.
Когда вошла Криницкая, Оленич уже почти не слушал Галю: он смотрел на Людмилу с такой жадностью, словно не видел ее вечность. Про себя он отметил, что что-то изменилось во всем ее облике: то ли щеки больше запали и поэтому удлинился овал лица, то ли плечи опустились от пережитого, и поэтому кажется, что шея стала тоньше, а фигура стала стройнее и еще изящнее.