Возвращался в центр города в сумерках. Проходя по темным аллеям парка, он услышал сначала возбужденные голоса, потом визг и плач женщины. Через несколько шагов увидел возле цветочной клумбы, что парень бьет девушку. Эдик кинулся к нему, схватил сзади за локти.
— Послушай, постыдись: люди вокруг ходят, а ты девушку лупишь!
Парень было рванулся, но из рук Эдика вырваться ему оказалось не под силу. Сразу притих и обмяк:
— Откуда ты взялся!.. Эта стерва заслужила тумаков!
Заметив, что девушка притихла и смотрит на своего дружка без обиды, даже в глазах не видно слез, Эдик укорял парня:
— Она же любит тебя, чудак, а ты ее бьешь.
— У нее сегодня стипендия, а мне червонца не дает.
— Всего-то червонца?
— У меня плохое настроение, а ей, видишь ли, туфли нужно купить. До зарезу ей нужны туфли.
— Настроение можно всегда поправить, а вот туфельки обязан ты ей купить. Понял? Тогда она тебе не один червонец даст. А так на что ей рассчитывать, если на тебя нельзя? Тут рядом закусочная, зайдем? Я угощаю. У меня как раз сегодня хороший день. А ее отправь.
— Да, в этом деле она не товарищ. Ей сподручнее клизмы, утки, бинты. Студентка, будущая лекарка. Галя, иди в общежитие, я вызову, когда понадобишься.
— Сегодня не приходи — не выйду.
— Посмотрим.
Она ушла по аллее в направлении городской улицы, а Эдуард и парень повернули в обратную сторону, где в конце парка высилось здание магазина, а рядышком была пристроена закусочная, работавшая до полуночи.
— Как звать? — спросил Эдик.
— Богдан Дудик.
— Работаешь?
— Кто не работает, тот не ест… а пьет, — засмеялся Богдан.
— А кто работает?
— Тот и не ест, и не пьет.
— Чушь.
— Между прочим, на тракторе работаю, — уже серьезнее сказал Богдан.
— Девушек бьешь по совместительству?
— Всех, кто попадается под горячую руку. Могу и тебя отлупить.
— Ну и ну! Я его веду угощать, а он мне же грозится!
— Вроде ты мужик свой, а вид у тебя интеллигентный, кулака просит.
— Интеллигенты разные бывают.
В закусочной они взяли бутылку водки и два бокала пива, яйца, лук. Но Богдан с жадностью выпил стакан водки, закусывал плохо. Вскоре опьянел и начал жаловаться:
— Понимаешь, Эдик… Вижу, ты парень мудрый, сообразишь, что к чему. Галка мне нравится, мы с ней давно любовь крутим. Но вот она стала учащать в госпиталь, помогать убирать, лекарства подавать, одежду штопать, письма писать — от инвалидов, которые там. Ее и еще одну медичку прикрепили к одному капитану, а у того есть приемыш. Понимаешь, паренек оказался такой чистенький да интеллигентный. Учится, на заводе работает, в армию готовится. Так мне все время кажется, что Галка к нему может переметнуться…
— Но она ведь тебя выбрала.
— Меня! Она-то знает, что со мной — это временно, а с ним можно навсегда связаться. Оказался шустрый. Раньше-то — мы с ним сироты — вместе бродяжничали, а теперь он в инженеры или в офицеры метит. Ну, доберусь я до него когда-нибудь, навешаю ему «погон»!
— А кто его приемный отец?
— Да там капитанишка — полуживой-полумертвый… Оленич.
— Андрей Петрович?
— Так ты тоже его знаешь?
— Был сегодня у него. По-моему, его дело — труба.
— Галка говорит, что он живучий. Хотя мне он не помеха.
— Правильно. Ну, Богдан, допивай, а то мне еще к отцу надо: ждет не дождется сына своего непутевого.
На прощанье Богдан сказал:
— Если нужна будет помощь, свистни. Я в твоем полном распоряжении. Ты мне помог, и я тебя выручу, когда скажешь.
По пути к гостинице Эдуард зашел в магазин, купил выпивки, набрал консервов и поднялся на третий этаж, где была его комната. Отец сразу набросился на него с упреками, где шляется, почему не спешит сюда, зная, что тут старик с нетерпением ждет первых вестей. Но Эдик не торопился с отчетом, ему необходимо было собраться с мыслями, взвесить все увиденное и услышанное — чтобы и себе не в убыток. Первым делом сказал, что пойдет в ресторан на втором этаже и попросит принести в номер ужин. Потом нужно будет дать отцу выпить: честно говоря, Эдик боялся, чтобы отца не хватила кондрашка от рассказа про Оленича. Если это действительно тот офицер, который расстреливал его, то тут можно ожидать самой болезненной реакции. И как ни проявлял нетерпение старый Крыж, как ни хватал сына за грудки, Эдик все время одергивал его: