— Да не спеши ты, сейчас начнем ужинать, и расскажу все по порядку. Видишь, я занят приготовлением стола: ты ведь голодный как волк. Целый день небось крошки во рту не было.
— Ты только одно скажи: он или не он?
— Хочешь правду? Так слушай: это он.
Крыж схватил стакан, налил водки и залпом выпил.
— Правильно, старик! — одобрил сын отца. — В самый раз выпить, потому что разговор впереди, но главное ты знаешь. И теперь тебе придется поворочать мозгами.
Наконец они уселись за столик, и Эдуард сразу же налил стаканы, но как только отец взялся за стакан, сын остановил его за руку:
— А теперь не спеши. Главное ты знаешь. Стакан водки уже выпил. А пока не опьянел, давай выкладывай все об этом Олениче. Я должен знать все. Иначе мне будет трудно с ним разговаривать, а я намерен втесаться в эту компанию, как я понимаю свою задачу. Внедриться, так сказать. По всем правилам разведки. Ты — разведчик? Только не таись.
— Твоя настойчивость мне понятна. Но я ведь и побаиваюсь тебя: откроюсь тебе, а ты предашь меня.
— Я мог бы это сделать уже сегодня.
— Но ты не сделал этого, поскольку ничего не знаешь обо мне.
— Достаточно того, что ты рассказал мне об Олениче. Но я так понимаю, что это лишь незначительный эпизод в твоей бурной жизни.
— Допустим. Но в разведке я не работал и сейчас не занимаюсь шпионажем в пользу какой-нибудь иностранной державы. Я шпионю только для себя лично. А теперь — ради тебя.
— Все это совсем не то, чего я хочу. Если ты мне не доверяешь, я ничего не смогу для тебя сделать. Давай разойдемся в разные стороны. На том и покончим обоюдную любовь.
— Циник. Но хватка у тебя — моя. Вцепишься в горло — не выпустишь живым. Ну, так слушай… Война мне была не по душе. Сначала я прикинулся сектантом и отказался воевать. Пригрозили трибуналом. Пошел на фронт. Но я чувствовал, что Советам приходит конец, я молил бога, чтобы это произошло скорее. Я сидел в окопе и читал молитву, но наскочил Оленич, вытащил меня из окопа и приказал стрелять по немцам. Оленич ушел к своему подразделению, а появившийся капитан Истомин приказал нашему ротному поднимать бойцов в атаку. Понимаешь, это уж совсем не входило в мои планы а желания. Ну, в общем, я убил того капитана и хотел скрыться, перейти на ту сторону, к немцам. Прыгнул с обрыва, но меня заметили. Доложили Оленичу, ну, он и послал в меня пулю. Я упал, и они решили, что я убит. А вечером, когда немцы разгромили всю оборону краевых, меня отвели к их фельдшеру: они ведь видели, как я хотел перебраться к ним, и потом пощадили.
— Капитан тебя расстрелял, а враги — воскресили? Так?
— Вот именно. Они поняли, что я буду служить им верно и преданно. Потом я прошел инструктаж, курсы, меня отправили в тыл, в наши родные края. Там действовал партизанский отряд, с которым немцы не могли справиться. Моя задача состояла: проникнуть в отряд и выдать его карателям Хензеля.
— Не понимаю, почему ты опасаешься Оленича? Он ведь стрелял в тебя, значит, покарал, ты кровью искупил вину.
— Забываешь убийство офицера, капитана Истомина, который командовал там всей обороной. Такое не забывается. Тут срока давности нет: есть только одно — расстрел.
— Ну, а еще что?
— Много, Эдик, я содеял зла, много пролил ихней крови. Но есть еще одно, что страшит меня. Пока я считаюсь погибшим партизаном и мое имя высечено на обелиске в селе Булатовка. Это недалеко от Тепломорска. Там живет моя сестра.
Эдик даже присвистнул:
— От одного рассказа можно задохнуться. Неужели это только цветочки, а?
Опьяневший старый Крыж хвастливо проговорил;
— Рассказов моих хватит не на один вечер, сынок.
— Прямо Шехерезада! — воскликнул Эдик. — Интересно послушать.
— Нет, не сейчас! На сегодня достаточно, переваривай пока эту порцию. Лучше выкладывай мне все про того недобитого капитана Оленича. Вот теперешний мой интерес. И я не успокоюсь, пока он живет на этой земле.
— Мне показалось, что он долго не протянет. Я ему кинул лишь несколько резких фраз, а на его лбу бисером выступил пот. Нервничает. А меня предупредили, что его нельзя тревожить, потому что совсем недавно пришел в себя после очередного приступа, а с ним такие припадки случаются всегда, если его тревожат. Но сохранилась ли его память, пока мне установить не удалось. Вот навещу несколько раз, думаю, что сумею все разузнать. И пока он в госпитале, тебе бояться нечего.
— Дай бог…
— Но вот одна неприятность для тебя все же есть. Сначала я не придал ей значения, но после твоего рассказа я понял, какая опасность возникла для тебя. Дело в том, что госпиталь намеревается выписать Оленича и отправить на морское лечение в Таврию, в Тепломорский район. И не исключено, что именно в село Булатовку. Оттуда уже приходило письмо про какого-то Дремлюгу…