— Погоди, погоди! Какой Дремлюга?
— Не знаю… Говорят, дезертир. Все время сидел в яме под печкой. Недавно вылез, когда мать померла, кормившая его. Голод выгнал его из подземелья.
— Идиот! А я ломал голову, куда запропастился мой Глеб Дремлюга? А мать его, старая карга, притворилась, что не знает, куда подевался сынок! Ну вот еще один мой враг. И очень опасный. Может, пострашнее Оленича…
— Ну, ты даешь! Да тебе и по земле страшно ходить: кругом встречаешь опасных врагов!
— Вот теперь начинается настоящее дело! — вдруг воскликнул Крыж и наполнил стаканы. — Давай, сынок, выпьем за удачу.
— Что ты тут можешь? Ты же всего боишься!
— Да, боюсь. Поэтому и надо действовать быстро и бесшумно. Первым делом, не допустить, чтобы Оленич выбрался из госпиталя. А потом ликвидировать Дремлюгу.
14
Оленич поправлялся быстро. Даже Гордей удивлялся и сначала считал, что это результат удачно примененных методов и препаратов, но после очередного тщательного анализа наблюдений неожиданно пришел к выводу — восстановление и укрепление жизненной деятельности организма обеспечивает высочайшая организация и взаимозависимость физиологических процессов и психики. Сколько вокруг возникает нежелательных по вчерашним меркам событий, раздражителей, которые могли бы вызывать отрицательные эмоции, а он выдерживает и с каждым днем чувствует себя лучше и жизнерадостнее. Может быть, идеи той киевской знакомой Колокольникова — Евгении Дарченко действительно таят в себе исцеляющие возможности при правильном их применении? Ну, во всяком случае, сейчас для Оленича сложилась очень благоприятная ситуация и медперсоналу остается только поддерживать нарастание энергии в организме больного, как поддерживают огонь в костре на ветру. Уже через несколько дней главный врач разрешил Андрею выходить из палаты и делать небольшие прогулки во дворе, в саду и даже на улице.
Оленич же успел проведать всех больных, с которыми поддерживал дружеские отношения, побывал у Белояра, у Георгия Джакия, у Негороднего. Он хотел порасспросить про таврическое Причерноморье, какой там климат, какой уклад жизни, что за люди там живут, но Петр вдруг сам заговорил:
— Послушай, Андрей, я тебе доверю сейчас очень важную вещь. Ко мне приезжают земляки, из родного села — Булатовки. Понимаешь, они хотят меня пригласить домой. Но я-то знаю, что домой мне ехать нельзя. Я еле-еле держусь на плаву. Ты должен их предупредить, чтобы они не болтали лишнего…
— А что они могут разболтать? Про твою девушку? Так ты знаешь давно. Я вот о своей фронтовой любви ничего не знаю — где она, что с нею? Из бывшей части, куда я писал в сорок пятом, мне не ответили…
— Мы — фронтовики и потеряли своих девушек на фронте. Но я не за себя боюсь, Андрей. Поберечь бы Гордея Михайловича! Ты знаешь, что Таня…
Но в это время в палату вошел Криницкий, и Негородний, сразу же узнав его по шагам, замолчал.
— А, вот ты где? — обратился Гордей к Андрею. — Пойдем, есть важное дело.
— Хорошо. — Оленич прикоснулся рукой к руке Негороднего и пообещал: — Я зайду еще к тебе.
Оленич и Криницкий спустились во двор и пошли во флигелек, зашли в биллиардную и уселись в кресла.
— Давай говорить откровенно: как ты смотришь на фотокорреспондента? Понимаешь, тут такая ситуация складывается: по всему видно, что его послал к тебе друг, но кто-то хочет использовать этого необузданного парня в злых целях. Не могу объяснить, откуда у меня такое предубеждение против него, но предчувствую в его появлении зло. И боюсь…
— Не беспокойся, Гордей. Мне тоже приходят примерно такие же мысли, но нам ли с тобой бояться?
— Может быть, отправить его? Он проявляет непонятный мне интерес к госпиталю. Хочет остаться на недельку-две, а я против его присутствия. И к Людмиле начал прилипать. Кичится своей оригинальностью суждений, принципов не имеет, и ему все равно, кто попадется под руку… Извини, рядом с таким и сам станешь нести похабщину.
— Не гони его. Он мне нужен.
— Для чего? — удивился Гордей.
— Для борьбы. Мне надо бороться не против своей болезни, а против враждебного мне духа. Хочу проверить себя. Борьба, чувствую, мне поможет преодолеть многие уязвимые в моем здоровье места. Пока под твоей опекой, надо все испытать.
— Ну, смотри сам. Честно говоря, мне с самого начала не понравился корреспондент. Он будто выпал из чужого гнезда.