Человек со шрамом на миг поднял вопрошающие глаза на полковника и сразу же отвернулся.
— Командир отделения разведки, которому было поручено доставить раненого капитана в госпиталь, лично мне докладывал.
— Жаль, — сокрушенно вздохнул старший лейтенант. — Жаль…
Как только Тур отошел, Дарченко обратился к человеку, стоящему рядом:
— Вы хотите что-то спросить?
— Да, — хрипловато начал тот, — насчет капитана Истомина… Жив ли он и будет ли здесь?
— Истомин погиб в сорок втором на Кавказе. Вы его знали?
— Да, по сорок первому…
— Погодите, это интересно! Здесь его дочь, может, расскажете ей о нем? — Полковник оглянулся, ища глазами жену, и даже крикнул куда-то в толпу: — Женя! Женя! — Но когда обернулся, человека со шрамом возле него уже не было.
— Странный какой-то, — пробормотал Дарченко, но тут подъехал черный ЗИМ и из него вышел генерал Ключников. Дарченко поспешил туда.
Генерала увидела и Евгения Павловна, а главное — рядом с Ключниковым был Николай Кубанов. Она бросилась к однополчанину, и он, обнимая ее, бережно прижимая к себе, повторял нараспев:
— Женя-а-а! Женичка-а-а! Милая, милая! Как я рад встретиться с тобой и вспомнить Андрея. Мы ведь не виделись с сорок второго!
— Я так ждала тебя, Коля! Мне ведь самой нельзя вспоминать о нем, а с тобой — можно, — она сквозь слезы улыбалась. — Видишь высокого полковника? Это Савва, Савелий, Саваоф — как его называли в штабе дивизии за скверную привычку предостерегающе поднимать кверху указательный палец. — Женя засмеялась: — Причем осколком угодило в тот же палец, и теперь он не сгибается. Сидит с нацеленным пальцем, как пророк, возвышается над всеми и выделяется своей благородной сединой!.. А Галю Донцову помнишь? Ты видел ее после войны? Она тоже здесь.
— Послушай, Женя, давай сфотографируемся на память? — И он потащил ее к фотографу, распихивая людей и приговаривая: — Дорогу женщине! Пропустите вне очереди майора медицинской службы! Внимание: идет ваша самая близкая — милосердная сестра!
Люди расступались, некоторые бросались к ней, обнимали, кто-то всунул ей в руки букет цветов. Она даже не видела, что за цветы, но руками чувствовала теплые влажные стебли — это тепло чьих-то рук.
— Эдик, Эдик, пожалуйста, крупным планом! Сделай так, чтобы это был твой коронный номер. Представь, что на обложку «Огонька».
Наконец Кубанов вывел ее из толпы. Она посмотрела на него растроганно ж благодарно:
— Хоть ты и знаменитость, но осмелюсь пригласить к себе на дачу. Это недалеко, в Ворзеле. Вот тебе адрес. — Евгения Павловна быстро раскрыла сумочку, вырвала из блокнотика листок бумаги, написала адрес. — Только пообещай, Коля. Так буду ждать!
— Хорошо, Женя. Приеду вот с этим парнем. Первоклассный фотокорреспондент. Снимемся на память. А сейчас мне — к генералу.
Евгения Павловна, утомленная волнением и душевным напряжением, не стала дожидаться окончания встречи на Владимирской горке, отправилась домой, когда еще теплый, даже знойный день лишь перевалил на вторую половину. В квартире она, не раздеваясь, присела на диван и отдалась во власть воспоминаний. Из глубины памяти возник тот далекий удушливый октябрьский день и лунная ночь накануне боя, и нескончаемый, грохочущий смятенный день битвы, и разгром нашей обороны, и смерть отца, и ранения близких людей, и отход в ночь — полуживые, истекающие кровью люди выбирались с поля смерти туда, где располагался полк. Вспомнилось и то, как полка не оказалось в нужном месте, и как остатки двух стрелковых батальонов вышли к Тереку, где Женя попыталась переправить раненых на тот берег, потому что немцы наседали, и как по нашим же солдатам ударил бронепоезд, бывший, наверное, в составе заградительного отряда. Тот бронепоезд, спасая который, дрались и почти полностью погибли два стрелковых батальона. Женя тогда успела отправить израненного Андрея через Старый Терек в Аргудан, где вроде находился медсанбат.
И снова воспоминания о нем… И так всегда, стоит ей лишь задуматься о пережитых годах войны. Слухи об Андрее доходили до нее до осени сорок четвертого — то он был снова ранен в штыковой атаке во время штурма «Голубой линии», то контузило в боях на Миусе, неподалеку от родных мест. Столько было приписано ему смертей, что можно бы и не поверить в них. Но Савелий как мог успокаивал ее: прошлое не вернешь, погибших не воскресишь.
Утешая, Савва незаметно вошел в ее судьбу и в ее душу. И, как говорится, живые думают о живом. Вышла замуж, пошли дети. Вот уже сын в армии служит. А сама она защитила кандидатскую степень, потом докторскую, под ее началом одна из интереснейших клиник, у нее уйма общественных обязанностей. И энергии еще много, но устает она только от воспоминаний, как ни странно. Люди отдыхают, вспоминая прошлое, а она устает. Не физически, а душой изнемогает.