— Сегодня в парке на танцах будет твоя краля Галя. А с нею ее подружка и тот прыщ Калинка. Приревнуй его к Гале и запусти ему перо… в брюхо.
— Не хочу убивать! Это же все равно что то давнее, прошлое… А может, еще хуже…
— Чудак! Не надо убивать. Припугнуть, кровь пустить… Чтоб понял, что с ним не шутят. И все… Получишь за драку три-четыре года. Понял? А за то, прошлое, — минимум десять, а то и вышка. Советую, не спорь с дядькой: он мудрый человек, хочет тебя упрятать на короткое время, а ты вроде получишь отпущение всех грехов. А может, даже и не посадят тебя, ревность слепа, она играет человеком, и мы не властны над собой…
Старик с покореженным лицом быстро ушел, а Богдан стоял с опущенной головой.
26
В столовой было тихо и солнечно. Свет из широкого окна падал на стол и играл в большой стеклянной вазе.
На фаянсовой тарелке — ломтик хлеба, а в солонке искрилась соль. На газовой плите стоял темный жестяной чайник времен гражданской войны.
Чайник принадлежал Андрею, и хозяин брал кипяток для чая только из него — прихоть фронтовика!
На полу, в уголке между посудным шкафом и дверью, на коврике лежал Рекс, положив на вытянутые лапы голову и навострив уши, смотрел на окно: на створке открытой форточки сидела старая ворона и зорко следила за всем, что делалось в столовой, точно высматривала добычу. Она частенько наведывалась сюда, подолгу сидела на одном и том же месте. Сегодня она неспокойно вела себя, будто порывалась влететь в человеческое жилье, а ей мешал пес. Рекс, наверное, уловил ее беспокойство и зарычал добродушно, предупредительно.
В столовую вошли Андрей и Людмила.
— Чего рычишь, приятель? — спросил Оленич.
— Это он приветствует гостью, — промолвила Люда показывая на ворону. — Ты есть хочешь?
— Да ведь недавно обедали!
— Тебе нужно набираться сил.
Людмила прильнула к нему и, обняв за плечи, заглядывала ему в глаза, улыбалась и шептала:
— Андрюша, я счастлива! Я никогда не была такой счастливой!
— Я тоже! Даже не верится: неужели это мы с тобою?
— Я никогда не была такой счастливой, — повторила Люда вдруг дрогнувшим голосом и прошептала: — И, наверное, никогда уже не буду…
— Что ты, милая! Почему ты так говоришь?
— Не знаю… Мне тоже не верится, что это быль, а не сон. Неправдоподобно счастливая…
И вдруг ворона каркнула: карр! карр!
Люда обернулась к птице:
— Ах ты, старая карга! Прочь! Не накаркай нам чего…
Сверху спустился Гордей, посмотрел на обнявшихся влюбленных и усмехнулся — иронично и снисходительно, как при виде малых детей, играющих в пап и мам:
— Через какие преграды, через какие кордоны вы пробивались друг к другу! Словно жили в разных тридевятых царствах…
Но Гордей не успел закончить насмешливую речь: в коридоре зазвонил телефон. Через мгновение послышался его встревоженный голос:
— Почему раньше не сообщили? Как вы посмели нарушить установленный порядок: я должен быть сразу же поставлен в известность! Передайте анатому, пусть займется. Буду чуть позже.
Люда сжала руку Андрея:
— Произошло что-то ужасное: Гордей редко повышает голос на сотрудников и почти никогда не допускает раздраженности и бестактности.
Оленич вздохнул:
— Кто-то из наших ребят…
Гордей вошел в столовую. Он был мрачен и печален. Обнял Людмилу и Оленича и тихо сообщил:
— Петро Негородний скончался.
— Какую весть повезу на его родину… — с болью в голосе произнес Андрей.
Кубанов тоже пришел невеселый. Андрей, хорошо знавший веселый нрав своего друга, пошутил:
— Неужели и тебе ворона что-нибудь напророчила?
— Какая ворона? Ворона — это я, командир дивизионной разведки Кубанов! Понимаешь, я как-то решил сходить в гостиницу к Эдику, чтобы взять его с собою на переговоры с редакцией: могли возникнуть задания по западным областям Украины. При входе в гостиницу я встретил крупного мужчину со шрамом через все лицо. А в номере Эдика я заметил, что живут двое, но сожитель, как объяснил фотокорреспондент, несколько минут назад вышел. Я тогда не обратил внимания, но сегодня вдруг решил поближе познакомиться с человеком со шрамом и пошел к Эдику. Но мой парень спал мертвецки пьяный. А ведь он собирался сегодня уехать. И не уехал. Почему? Билет лежит на столе, соседа его по комнате нет, нет и вещей, — значит, укатил. И возможно, нарочно напоил Эдуарда. И чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что тут что-то неладно. Может быть, Эдик кое-что прояснил бы…
— Отвратительный, мерзкий тип! — проговорила Людмила и подняла глаза на Кубанова: — Извините, это ваш кадр.