— Ничего, что долго, зато выйдешь механизатором широкого профиля. А главное, вовремя. Сейчас в село идет, и не просто идет, а стремительно врывается научно-техническая революция. И ты как раз будешь одним из первых ее бойцов. Понял, в какое время судьба тебе улыбнулась? И еще: главное, что кое-кто в нашем селе не возражает, чтобы ты возвратился в село, что называется, на белом коне — на стальном.
Приехали в Булатовку втроем. Отпуская Степана домой, Оленич пообещал вскорости заглянуть к нему, познакомиться с отцом, с братьями.
— А может, сейчас зайти, чтобы отец не ругался? А?
— Не надо. Какой же я буду боец, если испугаюсь отцовского гнева? Поругает да и перестанет. Зато он теперь знает, что если я чего задумаю, то добьюсь.
Оленич дома помылся, почистил одежду от дорожной пыли. Отдыхать не стал, а решил пойти на работу. Надел китель, фуражку, пристегнул протез, взял палку и пошел.
Работы было много, Андрей по целым дням занимался в сельсовете — приводил в порядок дела, составлял списки запасников, проверял наличность и исправность техники, которую колхоз должен будет поставить армии в крайнем случае, что вызвало неудовольствие руководства, хотя и механик, и главный инженер, да и сам председатель колхоза — люди военнообязанные, и должны по первому же требованию поставить технику в свои части. Но столько лет прошло без войны, и мало кто верит, что повторится то страшное время всеобщей мобилизации. Кроме всего прочего, познакомился со многими ветеранами и инвалидами войны, изучил списки приписников и призывников, узнал, кто учится на тракториста, шофера в системе ДОСААФ, на курсах при районном объединении сельскохозяйственной техники. Поразмыслив, он выбрал четверых десятиклассников, которые по физическим данным, по успехам в учебе и по интересам могли бы пойти в военные училища. Теперь он обдумывал, как подойти к ним, заинтересовать: дело-то не шуточное! Надо склонить к тому, чтобы ребята свою жизнь посвятили военному делу, армии и флоту!
Он совсем забывал о себе, о своей болезни и лишь дома, чувствуя одиночество, отдавался воспоминаниям о Люде, прислушивался, как сладко ноет о ней сердце. Такие вечера очень трудно переносить, и иногда ему кажется, что если с ним и произойдет приступ болезни, то лишь от тоски по Люде, от жажды любви и радости. Но за рабочим столом, особенно когда приходили посетители, ему было хорошо, он ощущал свою нужность: и от него кое-что зависит в этой жизни, и он кое-кому нужен, кто-то верит, что он сможет помочь или разобраться в чем-то.
Однажды к нему в сельсовет пришел Роман с высокой сероглазой девушкой. Она оказалась дочерью Магарова. Тоня держалась довольно свободно, и вначале Оленич с неприязнью подумал о ней, что, как дочь председателя колхоза, она считает, что ей все дозволено и что она везде и всюду представляет отца. Но он ошибся, девочка оказалась умной, общительной и хотя немного высокомерной, но совсем по иной причине. Она была красива, и знала, что многим ребятам нравится.
Роман объяснил:
— Тоня попросила познакомить с вами.
Девушка откинула подстриженную челку густых темных волос: открылся выпуклый лоб, глаза блеснули любопытством, брови поднялись вопросительно.
— Говорят, у вас легендарная судьба? — Она улыбнулась. — Но я никогда не верю слухам.
— Это правильно, — согласился капитан. — Есть у меня задумка: собрать ребят и побеседовать о том, что вас интересует. Но вот незадача! От бумаг устаю. Мне бы какого помощника…
— Может, я смогу? — спросил Роман.
Тоня засмеялась:
— С твоим-то почерком? — Посмотрела на Оленича: — Можно, я попробую? Покажите, что и как делать. Дома у меня есть папки, притащу.
Роман ушел, обиженный.
— Первым делом собери ребят-старшеклассников и допризывников. Хочу познакомиться с ними.
— Ха! Да я вам расскажу о каждом из них в десять раз больше, чем они сами о себе знают!
— Никогда не хвастай, Тоня!
Она, видно, хотела что-то сказать, но сдержалась и поджала губы. Оленич отметил ее гордую независимость. Может быть, именно уверенностью и самостоятельностью она и нравилась ему. «Сильная натура», — решил он.
— Чем думаешь заняться в жизни, Тоня?
— Журналистикой.
Сказано было твердо, словно это для нее уже решенное дело и тут не может быть никаких вариантов. Оленич очень уважал сильных, решительных людей.
— Но я еще хочу стать и фоторепортером! В село приехал один столичный фотокор. Такой задавака! Независимый, откровенный до неприятности… Кому понравится, если вдруг в глаза говорят: «Какой у вас повсюду примитив! Дизайн соответствует самому захолустному вкусу!» Это он так нашему эгоисту Луке Лукичу. Представляете?