В комнате Оленич включил свет, и Эдик задернул на окнах занавесочки.
— А чего ты опасаешься?
— Дело в том, что здесь живет моя тетка, родная сестра Крыжа, Евдокия Пронова. И я не ведаю, что она о нем знает и как относится к нему…
— Ты прав, тут я тебя поддерживаю. Ее муж Иван Пронов погиб при загадочных обстоятельствах. Может, она и знает, что это за обстоятельства, но не хочет о них говорить. Или не может доказать. Поэтому мы с тобой должны разобраться в этом, прежде чем придавать все огласке.
— У меня есть еще одно. — Эдик вытащил из кармана тряпичный сверток, развернул его и подал Оленичу темно-синюю замшевую коробочку.
— Что это? — спросил Андрей, осторожно открывая шкатулку. — Женский гребень для волос? Ух ты, бог мой! Какая красота!
— Крыж подарил, чтобы я продал и прокутил. Он приучает меня к сладкой жизни. Как я понял, он взял эту вещь в этом доме. Прошу вас узнать: была ли в этой семье такая драгоценная вещь? Можете взять.
— Доверяешь? Не жаль расстаться?
— Хочу испробовать себя: сладок ли миг расставания с бешеными деньгами? Не дрогнут ли руки? Не засосет ли под сердцем? Мне довелось испытать пронзительную волчью тоску, когда понял, что оказалась несбыточной мечта о Людмиле Михайловне. Расстался с бесшабашностью, а душевного равновесия не обрел.
— Но ведь, кажется, засветилась звездочка надежды?
— Тоня? Да, кэп, вы правы. Хочу дотянуться до нее. Я сказал себе: Эдик, не будь скотом. Здесь нужно иметь чистые мысли и руки.
11
Тоня Магарова оказалась хорошим организатором: на встречу с капитаном явились почти все ребята-старшеклассники, а за ними пришло и несколько девочек. Оленич хотел было девчонок отправить, но с внутренней улыбкой подумал: они же будущие невесты и жены, вон как заинтересованно озираются, с какой гордостью поглядывают на мальчишек! Это им придется провожать своих суженых на службу, писать письма, грустить и ждать, а потом — встречать. Андрей невольно стал смотреть на них уже не как на детей-школьников, а как на новых людей. И кто знает, какие судьбы у них будут?
— Признаюсь, я даже не ожидал, что вы такой дружный народ. Мне это приятно. Хотелось, чтобы вы помнили: самое великое, что дано человеку, — это способность, умение дружить. Где нет дружбы — там ссоры, там ненависть, там война. Ну а теперь говорите, что бы вы хотели услышать от меня?
Тоня подняла руку:
— Андрей Петрович, вам приходилось раньше бывать в наших краях?
— Да. Осенью сорок третьего я здесь участвовал в боях, был ранен. Было очень трудное время.
— Расскажите хоть немного о войне, — попросил паренек, крепкий, кудрявый, похожий на цыгана, самый любопытный из ребят, — Дима Швед.
— Давайте договоримся: вы сразу мне скажите, кого что интересует, а я построю так беседу, чтобы исполнить ваши желания.
Но все в один голос попросили: о войне, хоть об одном сражении на таврической земле. И он вспомнил о маршевой стрелковой роте, о переходе от Мелитополя до Каховки, о неожиданном бое с отрядом гитлеровских карателей, зверствовавших по хуторам и селам в степях Украины.
— Стрелковая рота была сформирована в Мелитополе. Личный состав был из числа фронтовиков, которые были на лечении, из новобранцев и нескольких мобилизованных старшего возраста. Разношерстный состав, разный уровень знаний, но три дня подготовки к маршу на фронт не прошли даром. Я посчитал полезным, чтобы во взводах и отделениях объединялись либо знакомые, земляки, либо подружившиеся за эти дни. А что самое главное для воинской части? Монолитность состава, где жили бы и служили по законам фронтового братства.
Рота шла быстро, без дорожных происшествий. Мне как командиру, было приятно, что подобрались смелые офицеры. Вы, ребята, должны знать: грамотный, отважный и находчивый офицер — это успех в боевой и политической подготовке в мирное время, это минимум потерь во время военных действий.
Шли мы вторые сутки по таврической степи. Тут стал я замечать, что мой политрук Басматный очень уж внимательно присматривается к каждому полю, к каждой лесополосе. Однажды он с грустью сказал: «Какая серая степь, как солдатская шинель. А сколько я здесь хлебушка сеял и собирал!»
Под вечер мы сделали привал в одной лесополосе перед недавно вспаханным полем. Басматный определил: «Свежая пахота. Кто же ее вспахал? Сын мой еще мал, дед слишком стар… Неужели женщины?» «Выходит, твое село близко?» — спросил я его. Он ответил: «В пяти километрах отсюда. А это мое поле. Знаешь, какая пшеница здесь была? До двести пудов сыпала!» «Успеешь до рассвета сходить в свое село, семью повидать?» — спросил я Басматного. Но политрук сказал, что не может оставить роту даже на час: мы в походе и можем в любую минуту сняться и двинуться дальше. Он почти угадал.