- Командир отделения разведки, которому было поручено доставить раненого капитана в госпиталь, лично мне докладывал.
- Жаль, - сокрушенно вздохнул старший лейтенант. - Жаль…
Как только Тур отошел, Дарченко обратился к человеку, стоящему рядом:
- Вы хотите что-то спросить?
- Да, - хрипловато начал тот, - насчет капитана Истомина… Жив ли он и будет ли здесь?
- Истомин погиб в сорок втором на Кавказе. Вы его знали?
- Да, по сорок первому…
- Погодите, это интересно! Здесь его дочь, может, расскажете ей о нем? - Полковник оглянулся, ища глазами жену, и даже крикнул куда-то в толпу: - Женя! Женя! - Но когда обернулся, человека со шрамом возле него уже не было.
- Странный какой-то, - пробормотал Дарченко, но тут подъехал черный ЗИМ и из него вышел генерал Ключников. Дарченко поспешил туда.
Генерала увидела и Евгения Павловна, а главное - рядом с Ключниковым был Николай Кубанов. Она бросилась к однополчанину, и он, обнимая ее, бережно прижимая к себе, повторял нараспев:
- Женя-а-а! Женичка-а-а! Милая, милая! Как я рад встретиться с тобой и вспомнить Андрея. Мы ведь не виделись с сорок второго!
- Я так ждала тебя, Коля! Мне ведь самой нельзя вспоминать о нем, а с тобой - можно, - она сквозь слезы улыбалась. - Видишь высокого полковника? Это Савва, Савелий, Саваоф - как его называли в штабе дивизии за скверную привычку предостерегающе поднимать кверху указательный палец. - Женя засмеялась: - Причем осколком угодило в тот же палец, и теперь он не сгибается. Сидит с нацеленным пальцем, как пророк, возвышается над всеми и выделяется своей благородной сединой!… А Галю Донцову помнишь? Ты видел ее после войны? Она тоже здесь.
- Послушай, Женя, давай сфотографируемся на память? - И он потащил ее к фотографу, распихивая людей и приговаривая: - Дорогу женщине! Пропустите вне очереди майора медицинской службы! Внимание: идет ваша самая близкая - милосердная сестра!
Люди расступались, некоторые бросались к ней, обнимали, кто-то всунул ей в руки букет цветов. Она даже не видела, что за цветы, но руками чувствовала теплые влажные стебли - это тепло чьих-то рук.
- Эдик, Эдик, пожалуйста, крупным планом! Сделай так, чтобы это был твой коронный номер. Представь, что на обложку «Огонька».
Наконец Кубанов вывел ее из толпы. Она посмотрела на него растроганно ж благодарно:
- Хоть ты и знаменитость, но осмелюсь пригласить к себе на дачу. Это недалеко, в Ворзеле. Вот тебе адрес. - Евгения Павловна быстро раскрыла сумочку, вырвала из блокнотика листок бумаги, написала адрес. - Только пообещай, Коля. Так буду ждать!
- Хорошо, Женя. Приеду вот с этим парнем. Первоклассный фотокорреспондент. Снимемся на память. А сейчас мне - к генералу.
Евгения Павловна, утомленная волнением и душевным напряжением, не стала дожидаться окончания встречи на Владимирской горке, отправилась домой, когда еще теплый, даже знойный день лишь перевалил на вторую половину. В квартире она, не раздеваясь, присела на диван и отдалась во власть воспоминаний. Из глубины памяти возник тот далекий удушливый октябрьский день и лунная ночь накануне боя, и нескончаемый, грохочущий смятенный день битвы, и разгром нашей обороны, и смерть отца, и ранения близких людей, и отход в ночь - полуживые, истекающие кровью люди выбирались с поля смерти туда, где располагался полк. Вспомнилось и то, как полка не оказалось в нужном месте, и как остатки двух стрелковых батальонов вышли к Тереку, где Женя попыталась переправить раненых на тот берег, потому что немцы наседали, и как по нашим же солдатам ударил бронепоезд, бывший, наверное, в составе заградительного отряда. Тот бронепоезд, спасая который, дрались и почти полностью погибли два стрелковых батальона. Женя тогда успела отправить израненного Андрея через Старый Терек в Аргудан, где вроде находился медсанбат.
И снова воспоминания о нем… И так всегда, стоит ей лишь задуматься о пережитых годах войны. Слухи об Андрее доходили до нее до осени сорок четвертого - то он был снова ранен в штыковой атаке во время штурма «Голубой линии», то контузило в боях на Миусе, неподалеку от родных мест. Столько было приписано ему смертей, что можно бы и не поверить в них. Но Савелий как мог успокаивал ее: прошлое не вернешь, погибших не воскресишь.
Утешая, Савва незаметно вошел в ее судьбу и в ее душу. И, как говорится, живые думают о живом. Вышла замуж, пошли дети. Вот уже сын в армии служит. А сама она защитила кандидатскую степень, потом докторскую, под ее началом одна из интереснейших клиник, у нее уйма общественных обязанностей. И энергии еще много, но устает она только от воспоминаний, как ни странно. Люди отдыхают, вспоминая прошлое, а она устает. Не физически, а душой изнемогает.
Она боялась встречи с Николаем Кубановым и жаждала ее. И помимо всего, ее тревожило какое-то смутное предчувствие…
И в трамвае, и в электричке Евгения Павловна пребывала точно в забытьи, и почти не думала о том, что ей предстоит сейчас пережить. И лишь когда подошла к воротам своей дачи и увидела у калитки мужа - сердце зашлось, силы покинули, и она невольно взялась рукой за штакетину забора. Но муж не заметил этого. «И не нужно ничего объяснять», - подумала она.
Отворила калитку, шагнула во двор и сразу же увидела некоторых знакомых, приглашенных на обед. Пока она переодевалась и принимала душ, что отвлекло ее от тяжких покаянных мыслей, успокоилась и уже вышла в обычном, нормальном состоянии, какой ее знали все близкие и те. кто пользовался ее услугами в клинике и на дому. Но она сразу заметила, что Кубанова еще не было, мелькнула мысль: без него ей легче.
Смущаясь и извиняясь за опоздание, Евгения Павловна пригласила гостей к столу. Были здесь и ее друзья-медики, и товарищи Савелия, бывшие командиры - все такие хорошие, милые, по-родственному близкие. Со многими сохранились прежние отношения. Галина Сватко до сих пор считает ее своей учительницей и наставницей.
- Савелий, наливай вино, - предложила Евгения Павловна, умиленно рассматривая присутствующих. - Помянем тех, кого нет среди нас…
- Меня не поминайте, я - здесь!
Это пришел Кубанов. Он верен себе - всегда и везде чувствует себя как дома.
- Спасибо, что пришел, - возбужденная, с порозовевшими щеками поклонилась дорогому гостю хозяйка. - Как хорошо, что мы собрались вместе! Счастье-то какое видеть вас, вспомнить все, что было, порадоваться, что живем, что дети наши растут в мирное время. Коля, скажи тост, а?
- Дорогая Евгения Павловна! Лучше тебя не сумею. Но приготовил для вас сюрприз: к нам едет фотокорреспондент! И все мы вместе сможем сфотографироваться на память.
Гости и хозяева действительно обрадовались, а женщины заранее стали незаметно прихорашиваться. Но в это время неистово зазвонил телефон в прихожей. Хозяин пошел туда, но вскоре вернулся и недоуменно обратился к супруге:
- Извини, но это тебя. Понимаешь, какой-то возбужденный старец тебя требует. Не просит, не приглашает, а требует!
- Что ты, Савелий! И к старикам станешь меня ревновать? - игриво отозвалась Евгения Павловна и вышла, прикрыв дверь.
3
Было три часа пополудни, когда профессор отправился на отдых. Он шел медленно по дорожке госпитального сада и не заметил, как приблизился к домику Криницких. Вывело его из глубокой задумчивости грозное рычание: на ступеньках крыльца лежал, оскалясь, здоровенный серый пес. Клыки у него желтоватые, уши настороженно торчат, а коричневые глаза изучающе смотрят на профессора.
- Сгинь, нечистая сила! - Колокольников попятился. Пес лениво поднялся на длинные тонкие ноги, потянулся всем телом, прогибая спину, покрытую блестящей серой шерстью, пошевелил черным посом, искоса посматривая на гостя. - Откуда ты, серый, взялся?
Пес снова улегся, положив голову на вытянутые лапы, но глаз с незнакомого человека не сводил.
- Вас, профессор, Рекс не тронет, - послышался рядом звонкий юношеский голос.
- Это почему же? - озадаченно спросил Колокольников, разглядывая чернявого юношу лет восемнадцати, который вышел из-за кустов сирени и вишняка. - Он моих документов не потребовал.