А Галя тут же:
- Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!
У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:
- И Витя скоро поедет!
Оленич взял тоненькую руку Мирославы:
- Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.
Девушка покраснела, но все же пробормотала:
- Мы договорились с Витей переписываться.
«Какая она еще юная! - растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. - Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»
Девочки уже освоились и стали просить музыки. Витя и Эдик о чем-то горячо разговаривали, Николай Кубанов что-то доказывал Гордею, но на полуслове запнулся… Оленич оглянулся: в зал вошла Людмила и легкой походкой пошла прямо к нему. Все сразу умолкли, Кубанов тряхнул седым чубом и произнес:
- О, всевышний! Что делаешь со мною? Зачем на старости лет я должен видеть самое великое твое чудо? Почему ты не явил мне его чуть раньше?
Людмила величественно, по-царски властно протянула руку в направлении Мирославы и Гали и промолвила:
- Настоящее чудо - вот эти две юные богини! - И потом, нахмуря брови, грозно спросила: - Кто привел сюда этих сказочных красавиц, чтобы посрамить меня, хозяйку этого вечера?
Андрей первый захохотал, смеялся Кубанов, смеялись все, кто был в комнате. Смущенный Витя подошел к ней и, виновато подняв на нее глаза, сказал:
- Людмила Михайловна, я дерзнул… Думал, вам будет приятно. Ведь они ваши поклонницы!
- А, ну тогда пусть остаются, - смилостивилась Криницкая.
А Галина сказала:
- Ах, Людмила Михайловна! Я перед вами как статистка перед примой.
- А почему молчит юная фея?
- Я все время разговариваю с вами - в мыслях. Неужели вы не видите, не слышите, что я молюсь на вас?
Людмила Михайловна гордо повела глазами по лицам присутствующих и спросила:
- Кто еще хочет воздать мне хвалу?
- Я! - Это подал голос Эдик. - Когда вижу вас, то клацаю зубами как волк.
- Я не Красная Шапочка…
- Знаю. Но я хотел сказать, что у меня - клыки и постоянное чувство голода.
- Тут нищим не подают! - отрезала Людмила, немало разозлившись на пошлые намеки.
- Волк не просит, а берет.
- Здесь нет волчьих законов! - сухо отрезала Людмила и отвернулась от Эдуарда.
Он же, как ни в чем не бывало, ухмыльнулся и громко объявил:
- Пока фотограф не напился, пожалуйте на семейную фотографию! Снимаю всех вместе, каждого в отдельности и в разных вариациях. Жертвую на все общество тридцать шесть кадров!
Призыв Эдика возымел действие, все изъявили готовность заиметь снимок. Николай Григорьевич похвалил своего фотокорреспондента за проявленную инициативу и стал организовывать группу. Веселое настроение, охватившее всех, немного рассеяло душевное состояние Люды, но ей с трудом давались шутки. А роль гордой красавицы помогла ей сохранить спокойствие на лице. Андрей, следивший за ней, спросил:
- Что у тебя на душе? Что-то произошло?
- Не знаю, - шепнула она. - Наверное, должно произойти. Это предчувствие. Ты далеко не отходи от меня. Сегодня я хочу быть рядом с тобой, вместе провести этот вечер. Он прощальный, и никакими шуточками не умалить, не убавить моей печали.
- Поэтому ты оделась в черное?
- Да. Хочу танцевать с тобой. Пойди пристегни протез, а костыли оставь. Помнишь, на вечере, когда мне исполнилось восемнадцать…
- Тебе и сейчас восемнадцать. Ты всегда останешься для меня юной, восемнадцатилетней.
Людмила скомандовала:
- Гордей, давай музыку. Всем танцевать!
Возвратился Оленич. Взял за руку Люду и повел ее, неуклюже отставляя в сторону протез. На его лице застыло напряжение и сосредоточенность, словно он решал труднейшую задачу.
22
Музыка текла точно река, подхватывая своим не быстрым, но мощным течением все на своем пути и унося в неведомые края. Гости самозабвенно отдавались во власть нарастающему половодью звуков. Андрей, почувствовав дрожь в мышцах ноги и ощутив, что культя задеревенела, а протез стал вдруг непомерно тяжелым, хотел было остановиться, но, взглянув на склоненное к его плечу счастливо умиротворенное лицо Людмилы, не решился прервать блаженное состояние ее души. Она сама внутренним чутьем угадала, что с ним делается, шепнула:
- Тебе время отдохнуть. Пойди во двор, отдышись. Я же должна занимать гостей.
И в это время Гордей Михайлович объявил перерыв и выключил радиолу.
Андрей с удовлетворением заметил, что Виктор все время танцевал с Мирославой, и теперь они, раскрасневшиеся, взволнованные, стояли рядышком и смущенно поглядывали друг на друга. Проходя мимо них, он услышал ее голосок:
- Пить хочется…
Виктор кинулся в столовую и принес чашку воды. Галя мечтательно воскликнула:
- А я люблю мороженое! Обожаю!
- Девочки, в субботу угощаю! В парке на танцах, - пообещал Виктор.
Эдуард ухмыльнулся:
- Мороженое предпочитаю после хорошей выпивки.
Никто ему не ответил. Увидев, что Людмила осталась одна, Эдик направился к ней, широко улыбаясь.
Гости покидали зал, где стало душно, старались найти себе подходящее место, чтобы спокойно посидеть, подышать. Людмила Михайловна, желая отвязаться от Эдика. сказала, что пойдет в столовую присмотреть, как накрывается стол, но он двинулся следом, стремясь завязать разговор, все время пытаясь взять ее за руку. Посмеиваясь, она заставила его открывать бутылки, а сами ушла на кухню.
Кубанов скрылся в биллиардной, чтобы выкурить трубку: в последнее время он пристрастился к трубке, потому что много было хорошего трубочного табака, а сигареты выпускались очень плохие. Он брал лучшие марки табака и не так любил сам процесс, как аромат зелья и запах дыма. К нему присоединился и Гордей, хоть и не терпел курение. Оставшись в одиночестве, Андрей вышел во двор, в вечернюю прохладу и синь, подышать и поразмышлять обо всем, что происходит, подумать о том, что будет с ним и с Людой. Ему все время казалось, что надвигается что-то нехорошее, неприятное, что невозможно предугадать, но что висит над ним и постоянно чем-нибудь дает о себе знать. Посидел на лавочке, расстегнув ворот кителя. Появился Рекс, присел рядом, лизнул хозяину руку. Но хозяин не ответил, занятый своими мыслями. Потом, объятый беспокойным ожиданием, Андрей возвратился в дом.
Уже все были в столовой и шумно рассаживались на стульях. Оленич прошел к дальнему краю стола и сел между Гордеем и Людмилой. По другую сторону от нее сидел Кубанов. Говор за столом постепенно затихал, все смотрели на хозяев дома. Гордей поднялся с наполненной рюмкой, посмотрел сквозь нее на свет, помолчал несколько секунд и обратился к Андрею:
- Не впервые я и Люда провожаем тебя из дома, а каждый раз с надеждой на твое возвращение. Бывают у мужчин привязанности, дружба, братство, наконец. У нас с тобой сложились судьбы так, что порой кажется, мы всю жизнь были вместе и ни одно облачко не бросило тень на наше родство. Потому что наше родство самое близкое - духовное и бескорыстное. Я не тост произношу. Просто хочу выпить за твое путешествие и за нашу любовь друг к другу. Сестренка, я говорил и от твоего имени.
Он выпил свою рюмку и сел, толкнув плечом Андрея, как бы подтверждая свои слова. Люда, не поднимаясь, проговорила:
- Каждый может сказать свой тост. Я пью за человеческую чистоту. За этих двух честных идеалистов.
Кубанов тряхнул чубом:
- Все поэты, только я прозаик. За вас, мои новые и старые други!
И каждый, сидящий за столом, что-то произносил, что-то пытался сказать хорошее. Витя, например, произнес только два слова: «За отца!» Галя сказала: «За всех!» Не произнесли ни слова только Мирослава и Эдуард. И это не осталось незамеченным. Людмила Михайловна удивленно посмотрела на девушку:
- Славуня, ты ничего не хочешь сказать?