— Камрад, камрад! Официр капут! — И рукой показывает, приставляя ее к виску, как пистолет. — Капут никс! — на винтовку показывает. — Никс! — на гранату: нельзя, мол, ему в свою часть возвращаться без оружия, расстреляет его офицер.
Подумал Миша, что ж теперь делать, и решил отдать винтовку и патронташ, но без патронов; отдал и гранату, как ни трудно было расставаться с оружием. И пошла наша группа искать боеприпасы. Найти удалось не только патроны, но и орудие 45-мм с частью амбразуры; видно, было оно вмонтировано в дот и при взрыве его вырвало вместе с чугунной плитой укрепления.
Положили ствол на телегу, возвращаются. А их уже заметили немец-часовой со своим камрадом. Смотрят партизаны, они шпалы запасные носить начали и класть между рельсами, чтобы удобнее было нашим переехать путь. Отбежали затем в сторону, пока партизаны переезжали, потом помахали им в дорогу и принялись шпалы на место убирать. После этого смеялись партизаны, что Карабаню теперь воевать не страшно: «Заимел Мишка камрадов у фрицев!»
На орудие нашлись мастера. Вместо станины приделали для упора рельсы, поставили ствол на колеса от телеги. И вот везли теперь орудие бить прямой наводкой по паровозу.
Первый день рейда, когда шли на Кубличи, был ясный, солнечный, по дороге я подсаживался на санки и рисовал движущуюся колонну; рисовал и на привалах, все сразу окружали меня, сыпались замечания по поводу рисунка и позирующего:
— Вы подывиться, ицо с чоловиком робиться, его рисують, так вин никого не бачить!
— Уж похож, як живой!
— Та не рисуйте его, он позавчера от фрицев тикав!..
Застенчиво подходит позирующий и смотрит на свой портрет.
После Кублич перешли старую границу. Стояли столбы полосатые, наши — с гербами и польские — с орлами. На меня сильное впечатление произвела граница, здесь когда-то ходили часовые, выслеживали диверсантов…
Движемся второй день. В час ночи пришли в деревню Углы, начали искать ночлег, распределяться по хатам. Я, Фролов Митя — начальник особого отдела бригады и, кажется, Миша Чайкин стучали в избу долго, никто не открывал, потом дверь открылась, и нас впустила в хату молодая женщина. Изба была просторная, на печи притаился муж хозяйки, здоровенный парень, на лаве у печи лежала девочка-подросток. Приняли нас неохотно. Спросил хозяина:
— Чего ж ты сам не шел открывать, а послал женку с печи?
Женщина вдруг засмеялась:
— Да он боится схлопотать, вот меня и посылает, надеется, я беду отведу.
Отдохнули и к рассвету пошли на железную дорогу. Ярмош, он в армии был капитаном артиллерии, поставил орудие в соснячке у линии; мы залегли на взгорке.
Показался длинный состав, перед паровозом шли две платформы. Ярмош навел орудие и выстрелил прямой наводкой. Паровоз окутался белым паром, снаряд попал точно в паровой котел, поезд остановился, лязг… и в следующее мгновенье взрыв! — это минеры сработали, взорвали тол под хвостом поезда. Пулеметы наши залились короткими и длинными очередями, поливая состав. Через пять минут взвилась ракета, все сорвались и побежали к вагонам. Но людей в эшелоне не оказалось, зато несколько взорванных вагонов были загружены зерном. Я был в голове состава, когда сбоку ударил крупнокалиберный пулемет. Опять ракета, но белая — сигнал отхода! Ваня Китица передал мне красный фонарь с паровоза, и мы начали перебежками двигаться назад к лесу, так как немцы простреливали все сильнее вдоль линии, стараясь отрезать партизан от состава.
Все были очень довольны, отходили к деревне, и каждый рассказывал о своих ощущениях и действиях, я гордился своим фонарем: здорово, для фото приспособим.
Пришли на квартиру. Хозяева уже перестали дичиться, встретили нас наваренной бульбой. Хозяин оказался старостой деревни, жена его была полькой, очень смешливой, хорошенькой и ловкой, звали ее Ядя, Ядвига. Исчезла отчужденность, много было шуток и смеха в хате этой веселой женщины, она была настоящей хранительницей очага, во всем чувствовалось, как оберегает Ядя своего мужа. С мужем ее, старостой, у Мити Фролова состоялась договоренность: как только мы выступим из деревни, он должен бежать в райцентр и заявить в полицию; но до райцентра километров пятнадцать, так что рассчитано было — пока он дойдет заявить, мы будем уже далеко, а ему отвечать не придется, что умолчал.