Спустя время, когда мы опять шли к границе и остановились в доме старосты, я тогда уже вошел в доверие у Яди и она узнала, что я художник, попросила она нарисовать ее портрет. Посадил ее у окна и начал рисовать. Вошел в хату партизан в пилотке со звездой, Ядя схватила пилотку, пристроила, лихо сдвинув, себе на голову и, показывая пальчиком на звезду, сказала:
— И чтоб зирка была!
На вопрос, зачем ей это, она ответила:
— Потом буду говорить, что я тоже партизанкой была. А разве я не партизанка?! — Она стала уже гордиться своим участием в наших партизанских делах.
А по сути так и было, эта польская крестьянка и ее муж уже стали партизанами. И я нарисовал Ядю как бойца: в пилотке со звездой. Портрет получился.
Прошло три недели, за которые было проведено три диверсии на железной дороге возле деревни Углы, и каждый раз староста исправно сообщал в полицию. Но когда мы опять пришли в Углы, старосты в живых не было. Его расстреляли после обыска, так как в сундуке немцы нашли портрет Яди. Ее тоже расстреляли как партизанку.
На меня смерть Яди произвела впечатление очень сильное, и до сих пор какой-то и виной лежит, и вместе с тем война изобиловала такими неожиданностями, непредвиденным.
После войны мама мне рассказала, как их соседа убил немец-постоялец. Сосед задержался у знакомых, а так как действовал комендантский час, остался у них ночевать. Утром, когда он вошел в дом, жена в шутку сказала: «Ах ты, партизан мой!» Немец выхватил «парабеллум» и убил его наповал, хотя сидел он за столом и завтракал тем, что приготовила хозяйка. В войне нельзя было ничем шутить, жизнь соткана была из ниток черных и белых.
Но об этой развязке в Углах я узнал только в феврале, а пока, передневав, наши отряды готовились к новому наступлению на железную дорогу.
Когда стемнело, меня вызвал Дубровский и дал задание:
— Пойдешь с Бульбой сопровождать первый отряд, нужно взорвать экскаватор возле разъезда.
Бульба — это кличка Степана Николаевича Шенки, он работает на железной дороге у немцев. Шенка, коренастый, небольшого роста, блондинистый, с зелеными глазами, говорит с акцентом западного белоруса. Дежурит Степан Николаевич через два дня на третий, вот и успевает сообщить в бригаду все нужные сведения и вовремя вернуться.
Долго петляем по лесу. Мы с Бульбой сидим в санках командира отряда, Степан Николаевич объясняет каждый бугор: где лучше залечь, где лучше укрыться, если немцы начнут бить со станции. Едем через перелески, начинается пурга, темно и зябко. Наконец подъехали к станции, вернее, к месту расположения отряда в бою, и залегли цепью на опушке леса. Вперед в темноту уходят минеры, чтобы заложить тол и взорвать экскаватор, который стоит на строительстве железнодорожного полотна. Томительно идут минуты…
Вдруг возвращаются подрывники, оказалось, мало тола, нужно взять еще, и закладывать придется заново. Рядом со мной лежит совсем юный партизан, шепотом спрашивает:
— Дядинька, а куды целить?
Объясняю, что после взрыва, если немцы пойдут на нас, в них и надо «целить». Проходит еще время… Удивительно, как мне везет на мальчишек, всегда в бою или в лагере возле меня крутится вот такой тринадцати-четырнадцатилетний партизан.
Внезапно на станции раздался сигнал тревоги, высыпали немцы, их много, как раз стоял эшелон на станции, и начали обстреливать из автоматов край леса, где мы лежали. Наверно, заметили наших подрывников. Прошло несколько минут, обстрел продолжался, а взрыва все нет. Значит, надо ползти и снова минировать. Только разведчики двинулись к полотну, как все озарилось и вздрогнула земля — ударил взрыв! Раздались крики команды у немцев, застрочили пулеметы. Мы ответили своим огнем. Мой партизан совсем прижался ко мне, но стреляет исправно, а у меня произошло нечто совсем невероятное: затвор винтовки развинтился и упал в снег; понимаю, нельзя ничем выдать своего волнения, начал кропотливо собирать затвор. Наконец собрал, но так увлекся этим делом, что не заметил, как все ушли и мы остались с напарником одни. Пробирались кустами, вокруг нас рвались разрывные пули, и казалось, что стреляют отовсюду. Наконец выбрались и нашли своих. Нашим пришлось отойти в лес.