Ждем… Иногда я выглядываю за угол, но там по-прежнему только белая мгла с ветром, и кажется, уже долго-долго нет Игната. Колени уже деревянные, и ступни в сапогах превратились в бесчувственные ледяшки, стараюсь постукивать, но потихоньку, нога об ногу; Павел лучше меня одет, но и он замерз. Начинаю сжимать и разжимать пальцы ног, и, удивительно, делается теплее. Надо теперь руки отогреть, а то, если стрелять, плохо слушаться будут, прицельно не выстрелишь, будешь рывком дергать, а надо плавно. Тру пальцы, хукаю на них. Лошадь ест сено, но и она переминается, наверно, тоже замерзла. Поправляю на ней рядно и опять выглядываю за угол. Слышны голоса и ругань, видно, власовцы идут, потому что ругаются матом. Ветер немного лег, и стало легче, а может, это только кажется. Как мы перевезем все на одной лошади? А с другой стороны, перевозил же я маму с сестрой и бабушкой и со всеми вещами, Лилькой и бабушкой на одной арбе, и корова тоже была. Игнат говорил, что у него добрый конь. Хорошо, если его не забрали немцы, но он надеется, что еще дома. Конь у него в сарае запрятан; когда входишь, видишь корову и овечку, а дальше — сено, но это только перегородка из сена, а за ней конь стоит. Решено не курить, но мучительно хочется. Может, все-таки закрыться и прикурить? Но спичек у меня нет, а выбивать кресалом очень звучно, да и Хотько против. Оставляю на будущее свое желание. Кажется, можно уже дом разобрать и погрузить, а Игната все нет…
Совсем с другой стороны внезапно вырастает мощная фигура Игната в полушубке, за поясом топор, хотя он вооружен винтовкой, наверно, взял для надежности, на случай впритык встретить караульных. Садимся с Хотько в санки, чтобы не маячить большой группой, Игнат берет коня за уздечку.
Выезжаем на улицу. Минуем хату с темными окнами. Теперь сарай длинный… Глухой забор… Еще хата… Сворачиваем за угол и наконец останавливаемся у открытых во рот. Спрыгиваем с санок и входим во двор. Стоит арба, нагруженная вещами, возле нее женщина с ребенком на руках, вся закутанная, это жена Игната, а мать уже сидит в арбе позади сундука, рядом с ней, мне показалось, мешок, но это овечка, и, притулившись к ней, сидят двое детей. Осмотревшись, замечаю мешок на земле, спрашиваю придирчиво:
— Это что, тоже с собой?
— Да то порося, — смутился Игнат, — зарезал его, боялся, пищать буде.
Тут только доходит до меня! Пока мы стояли за сараем, сколько же ему нужно было сделать, собирая семью в дорогу! — в темноте, без лучины и чтобы не заметили, не услышали соседи, прохожие; и конь уже запряжен, и корова к арбе привязана.
Мать крестит Игната, нас, крестится сама. Игнат берется за уздечку, и мы трогаемся — они впереди, мы на своих саночках за ними. Предстоит проехать четыре-пять километров полем, дальше ложбиной, потом пересечь дорогу, а там, проселками, на Воронь, за Воронью — наша зона, там мы сможем вздохнуть спокойнее. Но сейчас надо выехать из поселка, где шныряют власовцы и где в любую минуту можно наткнуться на караульных или просто солдат, идущих с попойки. К счастью, колеса один только раз скрипнули и теперь мягко катятся по снегу. Минуем сарай, сворачиваем и выезжаем на улицу. Самое острое чувство сейчас — вера в судьбу, что она проведет и никто не встретится. Каждый оборот колеса проходит у тебя как полжизни… Еще… Еще… Еще… Кажется, руку под колесо готов подложить, чтобы не стукнуло оно, не скрипнуло и мы прошли незамеченными. В случае встречи уйти мы не можем, нас догонят с таким обозом, а если принять бой, то тут же не только из казарм, из любой хаты, где они ночуют, выскочат солдаты. В арбе доверенные нам судьбы матери с грудным младенцем, старухи, детей, а вся надежда наша — на судьбу и на крестное знамение, которым осенила нас мать Игната, другой защиты — ни в оружии, ни в храбрости — у нас нет. Когда ты один и нет этих беспомощных, за которых ты отвечаешь, у тебя надежда на свои силы, ты можешь отбиться и уйти или даже погибнуть — но ты в ответе только за себя; а сейчас ты отвечаешь за всех, а они не способны даже двигаться, не могут ни убежать, ни спрятаться…
Наше счастье! В эти минуты темнота и тишина полная. Мы выезжаем из поселка, никого не встретив.
Начинается поле. Опять нас скрывают только ночь и редкие кусты у дороги, но казармы Боровки остаются позади, и с нас спадает тяжесть ожидания чего-то страшного и безвыходного. Игнат все не садится, ведет лошадь, чтобы сохранить ее силы, и выбирает дорогу. Спустились в ложбину, и он остановился, надо дать передохнуть коню и проверить веревки на поклаже. Опять все сжимается внутри — предстоит пересечь большак; дорога сильно патрулируется, это бойкая магистраль, соединяющая гарнизон в Боровке с городом, я много раз пересекал эту дорогу с Хотько, но всегда сердце замирало — ты готовился к внезапной встрече с противником.