Не доезжая большака, Хотько обогнал арбу и остановил саночки. Весь наш обоз замирает, вслушиваясь… Пора! Первыми с Хотько проскакиваем опасное место, оставляем коня в кустах и быстро возвращаемся к дороге. Опять мы стоим и слушаем. Шуршит поземка снежной крупой… Скрипнет снег под сапогом… Тихо… Павел поднял руку с автоматом. Темное пятно за дорогой заколыхалось, сдвинулось и медленно поплыло к нам. Высокий, тяжелый воз, поскрипывая и переваливаясь, выкатывает на большак, на секунду останавливается, перегородив собой все полотно дороги, но Игнат идет рядом с конем и понукает, и вся процессия тягостно медленно начинает спускаться на другую сторону, мы с Хотько стоим на дороге и ждем, держа оружие наготове. И когда все сливается с мраком и уже совсем ничего не видно, вешаем автоматы на шею и бежим к своим саночкам. Опять нас судьба провела по самому лезвию и не дала оступиться.
Но успокаиваемся мы, только въехав в лес за Воронью, и Игнат наконец садится в арбу. Проселки здесь накатанные, село большое, но быстро все равно не поедешь, не гнать же корову рысью. Мы ехали всю ночь и к утру, еще по темноте, приехали в Антуново.
Как только мы с Хотько вернулись из Боровки после встречи с комбатом власовцев, в кузнице закипела лихорадочная работа над необычной осью. Выковали огромную ось для орудия, укрепили мощным деревянным брусом и надели на нее задние (большие) колеса телеги, усилив ободья и шины. Получился сильный передок, к нему тросом прикрутят станины орудия, и поедет оно на своих и наших колесах. Все надо делать будет в считаные минуты, поэтому готовились к взятию орудия тщательно. Подобрали шестерку сильных лошадей; долго подгоняли упряжь и седла для ездовых. Придумали, как замотать копыта коням, для чего шорники сделали специальные «башмаки», чтобы не слышно было топота и легко было сбросить их, когда придется уходить с орудием от преследования. Придумали, как завязать храпы, чтобы не ржали лошади. И вот, собрав все снаряжение, Митя Короленко со взводом своего отряда и мы с Хотько как проводники отправились за орудием.
Опять мы с Павлом едем в саночках на своем сером коне, который стал для нас уже и домом, и другом, столько мы пережили вместе с ним. День стоял чуть пасмурный, в серебристом инее тонул лес, снег лег, прикрыв комья земли. Мороз спал, но речки, через которые предстоит пройти коням с орудием, скованы крепко. Так мы добираемся до Острова, где все располагаются на дневку, а мы с Хотько, оставив отряд, опять уходим вперед, в разведку и к своим осведомителям.
К Ворони подъезжали открытым полем, явилась мысль: а если засада за крайней хатой? — надо разобраться, что делать будем. Говорю Хотько:
— Я буду сидеть на краешке и сразу соскочу, начну отстреливаться, а ты развернешь коня; я догоню, и дадим деру.
Правая нога у меня болтается, спущенная с саней, чтобы ловчее спрыгнуть, мы на рысях входим в деревню, и в этот момент скрытый под холмиком снега камень ударяет меня в подъем ноги. Адская боль! — и чувствую, как деревенеет нога, Павел меня успокаивает:
— Все сейчас поправим, деточка, поедем к фельдшерице.
Заскочили. Она, на счастье, была дома. Посмотрели, а сапог уже снять нельзя. Ловко Павел подпорол сзади голенище, и сняли сапог, нога раздулась, стала синей и округлой. Фельдшерица сказала, что это, наверно, растяжение, а может, и разрыв связок, видно, удар был очень сильный; сделать быстро тут ничего нельзя, лечение одно — надо лежать, ходить совсем нельзя.
Это было ужасно! Ожидание, что мы возьмем орудие, необходимость провести на место Короленко с его взводом — и вдруг подвести всех и себя своей неосторожностью! И что я скажу Мите? Что у меня нога болит?!
Хотько видел мои мучения и разделял их, так как мы оба получались несостоятельными трепачами, но он никогда не унывал и тут сразу предложил:
— Потерпи, Коленька, есть у меня один человек, поедем к нему, выпьешь стакан — не то что больную, обей забудешь.
Хозяин, узнав Павла, открыл ворота и повел нас в хату. Опять Павел обращается на «вы», не знаю почему, но, когда речь заходит об угощении, он всегда на строгий тон переходит:
— Вот, Иван Макарович, у нас несчастье случилось. Со мной художник с Москвы, едет эти края зарисовывать. Если поправите, то он и вас срисует.
Меня, как ни больно было, все-таки смех разобрал. Хозяин не стал ожидать окончания этой речи и сразу сказал:
— Ну как же, Павло Васильевич, как раз вчера получили. Первосортный продукт — горить!