Мы тогда не знали, что налет на Стайск был началом блокады партизанского края. В середине мая немцы начали одновременное наступление на все ключевые гарнизоны партизан, стремясь очистить тылы своей армии. Линия фронта приближалась к Белоруссии.
В эти напряженные дни я получил задание от Лобанка найти место для аэродрома, нужно было принимать самолеты с Большой земли.
Трудное это было дело. За день я исхаживал десятки километров, обследуя окрестности в поисках подходящей площадки. Местность была холмистая и лесная, в низинах болота, а нужен был большой ровный участок с твердым грунтом. Однажды, вернувшись в Стайск, я узнал, что Лобанок с Позняковым и группой партизан уехал кружным путем в отряд Бурко. Наконец мне удалось найти ровную поляну и обмерить ее. Но, когда через несколько дней вернулся Лобанок, он отменил приказ, сказав, что слишком оторван будет аэродром от расположения бригады. На мой упрек, как он мог после приказа Дубровского уехать в опасное место, не взяв меня с собой, Володя отшутился.
Немцы вели ожесточенные бои, стремясь выбить партизан из Стайска, но отряд Сафонова упорно продолжал держать оборону. Кончились снаряды для 76-мм орудия, вывезти его в Антуново не было возможности, решили закопать. Два дня рыли огромный котлован, чтобы засыпать и надежно скрыть орудие от врага. На прощание я сфотографировал орудие и его артрасчет во главе с командиром артбатареи Сергеем Маркиным и командиром расчета, а командовал расчетом Иван Артеменко, тот самый, с которым вместе мы бежали из плена в Боровке. Наши, из группы побега, все пошли, нас девять человек было, и все себя хорошо показали.
В конце мая мы с Лобанком выехали в кавэскадрон к Мише Чайкину, оттуда я пошел в лагерь, а Лобанок вернулся в Стайск. Расстались мы с ним надолго, так как вскоре его вызвали в Москву, и встретились уже на нашем партизанском аэродроме, о строительстве которого я еще расскажу.
Глава двадцать вторая. Июнь 1943
Строительство аэродрома. — Разговор с Бородавкиным. — Оборона Пышно. — Что такое подвиг? — У меня автомат отказал. — Мои спасители. — Вера Маргевич. — Нельзя себе предначертать путь
В середине мая 1943 года началась блокада Полоцко-Лепельской партизанской зоны. Начался новый отрезок жизни, полный напряжения, мне пришлось быть не только бойцом, но и строить аэродром, принимать самолеты.
В мае я был далеко от лагеря. Вернулся, лагерь был уже брошен. Навстречу бросилась Эсса, в нашей землянке ждал меня Николай Гутиев, и сразу я узнал новости.
Немцы рвались в Пышно. Взятие деревни открывало им вход в зону и давало возможность расчленить партизан, чтобы уничтожить бригады по одной. Сейчас в Пышно стоит отряд Короленко, сдерживая наступление двух батальонов немцев, бои там не прекращаются ни днем, ни ночью. Положение тяжелое, немцы ожидают прибытия вспомогательных частей с артиллерией, танками и самолетами, чтобы, как они пишут в газетах, уничтожить наконец Пышно, этот «оплот бандитов».
— Дубровский перевел штаб под Старинку, — рассказал Николай. — А твои картины приказал снять с подрамников и переправить за линию фронта.
Семь картин, которые висели в штабе, скатали в рулон, вложили в медную трубу от локомобиля, запаяли, приделав к трубе шлеи, чтобы можно было взять на спину, и направили группу в глубь партизанского края с приказом: «Охранять, как знамя бригады».
Позднее картины были переправлены самолетом на Большую землю в Центральный штаб партизанского движения. Прибыли они в трудное для наших бригад время и, как мне рассказывали, произвели в штабе огромное впечатление. В таких условиях, когда блокада, казалось, захлестнула партизанский край, там существует картинная галерея, пишутся портреты лучших партизан и картины.
Николай дожидался меня в лагере по распоряжению Дубровского, мы должны забрать с собой все необходимое из наших художнических вещей и пробираться в Старинку, с нами пойдет кинооператор Маша Сухова, прибывшая из Москвы, она уже отсняла наш лагерь, и теперь нам поручено сопровождать ее к Дубровскому.
Вышли мы утром. Километрах в пяти от лагеря услышали вой самолетов, немцы начали сбрасывать термитные бомбы, поджигая лес. Падает бомба, взрывается, и уже ползет огонь по земле и, дойдя до сухой ели или сосны, вдруг с треском охватывает ствол до самой вершины. Я прятался в корнях вывернутых деревьев, в ямах, бросаясь на дно, за мной бросалась Эсса, изо всех сил старалась подлезть под бок, жалобно скулила. Снова и снова — вой проносящихся самолетов, разрывы и ползущий огонь. Дым уже окутывал весь низ леса, огромными факелами полыхали сухие деревья. Жар от огня не давал дышать. Пробирались то ползком, то, закрывшись пилоткой, быстро перебегали открытые места, жар нестерпимо жег лицо. Скатились в ручей, ручей был мелкий, но хотя бы половина тела в воде, мокрая одежда снижала накал жара. Гул самолетов стих, но мы спешили, нужно выбираться, чтобы не попасть под новый налет, и наконец попадали в густой лес с высокими заросшими мхом елями, сюда еще не успели добраться фашистские летчики.