Надежда отдает все, но сама печальная, говорим с ней почему-то шепотом. Быстро собираю незаконченные листовки, прячу, завернув, принесенные материалы и отдаю Наде сверток с деньгами, она его завязывает в носовой платок, кладет в кошелку с луком. Я знаю, она печальная, потому что боится, что не скоро встретится со мной, и, чтобы ее утешить, хвалю ее, благодарю, стараюсь шутить:
— Ну что, Наденька, нос вешаешь? А я буду тебя просить еще достать, если сможешь, проявитель и закрепитель, и бумаги, даже если не немецкой, то нашей.
Надя стоит близко и опустила голову, я чувствую, ей не хочется уходить, ей хочется что-то сказать, но она молчит, и только по скованности, с которой она держит перед собой кошелку, я понимаю, что должен ей что-то сказать, какие-то мягкие человеческие слова. Но что тут скажешь? Обнимаю и целую ее, она не вырывается, а говорит печально:
— Прихожу сюда — будто возвращаюсь в прошлое, вижу людей… И опять должна идти в стадо зверей и перерождаться.
Заглядываю ей в глаза, предлагаю:
— Идем, пообедаем с нами?
Но она мотает головой отрицательно. Я вижу, что у нее блестит в глазу и она сейчас заплачет, мне ее жалко, но надо прощаться, и мы прощаемся, условившись о новой встрече, когда будут новости, новости — это сведения, которые она принесет из Лепеля или Ворони.
Целую ее, мы вместе выходим на улицу, и я иду догонять товарищей.
Я не рассказываю Николаю о покупке материалов, не надо никому знать. В штабе, где есть две комнаты, в которых столуются разведчики и штабисты, наша повариха Анна, ей шестнадцать лет, сразу протягивает мне щедрую, с горкой миску, в комнате полно людей…
Глава двадцать пятая. Сентябрь 1943
Поездки к Родионову. — Приказ Дубровского. — Петро Литвин. — Случай с полицейским. — Наши радистки
На дворе сентябрьский день, я бегу рядом с возком, на котором сидит Николай Гутиев и правит рыжей Мартой. Марта — это лошадь Лобанка, он дал нам свою лошадь с бричкой съездить к Родионову, надо проделать в один конец километров шестьдесят. Дорога трудная, так как ехать приходится по территории, только что освобожденной от немцев, во многих местах дорога была минирована, мы по ней едем первыми, и надо быть очень бдительным и внимательно осматривать каждый мостик, подходы к нему, стремиться объехать его неожиданной тропой или бродом, уже многие крестьяне повзрывались на таких мостиках.
— Да правь ты, Николай, левее, — запыхавшись, прошу Гутиева, чтобы мне бежать было удобней, попадать в колею на дороге.
Бегу я быстро, так как Марта идет ходкой рысью, а бегу потому, что сидеть на телеге нет моих сил, так болит у меня зуб, тот самый, что лечили мне в Лепеле перед побегом от генерала, а теперь опять в зубе дыра, выпала пломба. Бежишь — и боль делается легче. Я уже запарился, но остановиться не могу, болит как сумасшедший зуб. Разболелся он на вторые сутки нашей поездки и болел ужасно; от боли, которую нечем было снять, и чтобы заглушить ее, я соскакивал с брички, держался рукой за нее и бежал рядом. Впереди лужа и мостик через реку, хватаюсь за возок и впрыгиваю, Коля доброжелательно успокаивает:
— Вот доедем до передних частей Родионова, у него там, говорят, есть госпиталь и зубные врачи есть — все как в армии.
На третьи сутки стали приближаться к расположению родионовцев. Первый пост. Нас остановили два часовых и стали расспрашивать: кто, откуда, зачем, куда? Я рассказывал, но тут же задавал вопросы, а потом не выдержал:
— Госпиталь у вас есть? Мне бы к зубному, а то зуб разболелся ужасно, просто ехать не могу.
Часовые засмеялись, показали на большую избу:
— Там вон у нас санчасть, полковой медсанбат, и зубной врач там.
Въехали в большую деревню, утонувшую в садах. Здесь бежать уж никак невозможно. Коля направил к воротам двора, привязал коня, и мы вошли в большую горницу. Да, действительно, все как положено. Есть тут и кресло с бормашиной, при взгляде на которую у меня сразу проходит боль. Но меня не обманешь! Объясняю врачу «историю болезни», он усаживает меня в кресло и смотрит.
Да, приняли нас с большим радушием и с готовностью мне тут же вырвали зуб, а так как они дали еще и наркоз, то я стал просить вырвать и второй, на всякий случай, так как он был рядом и мне казалось, что болят оба. Но врач спокойно сказал:
— С вашим рвением у вас зубов не останется. Этот зуб лечить надо, а не рвать. Но у вас воспаление, поэтому сейчас можно только обезболивающее положить. А будете ехать назад, поставлю вам постоянную пломбу. Иначе нельзя. Сверлить я не буду, так что сидите спокойно, не волнуйтесь.