И тут, когда мы заехали в его отряд, мы оба были рады встрече, и Петя попросил сфотографировать его с девушкой, которую он любит. Пленку я берег как зеницу ока, но это такой красоты душевной человек, я не мог ему отказать. Сделал снимок: он стоит с автоматом на груди и держит девушку за руки.
Назавтра, еще не будет проявлена пленка, Петро будет убит, поведя свой отряд в атаку. Оказалось, это последняя была наша встреча. Все это меня всегда так волновало…
На новом месте поселили меня в хату матери партизана Федора Гайдукова, совсем парнишки, он только недавно вступил в бригаду. У хозяйки уже были постояльцы: женщина из другой деревни, бежавшая от немцев, пожилой человек — умелец по дереву, и на чердаке жила наша партизанка Шипуля. Я стал четвертым квартирантом. С особой радостью встретился в Ляховичах с Бородавкиным, я чувствовал его доброе и внимательное отношение. В помощь и для обучения дали мне Николая, молодого партизана со способностями к рисованию. Ночью я ходил в засады, днем отсыпался и работал, в это время я собирал материал для картины о наших кавалеристах, легендарном кавэскадроне, которым командовал Михаил Чайкин.
Стояла осень 1943 года, после поражения под Орлом и Курском через наши места отступали немцы, полицаи и власовцы. Двигались они на Чашники, пробивались с боя ми через партизанскую зону. Бои шли в нескольких кило метрах от Ляховичей. Отряды Звонова и Диденко стояли заслонами на дорогах, вступали в схватки с проходящими частями, уничтожая живую силу противника и отбивая транспорты.
Отступавшие двигались большими группами, часто на конях и машинах — везли на запад награбленное добро, а полицейские — еще и жен с детьми, потому злые были очень и бились насмерть. К ним присоединялись местные предатели и полицаи, старались увезти свои семьи под защиту немецких гарнизонов и поближе к железной дороге.
Недели через две после моего приезда произошел случай, поразивший всех.
Как-то вечером пришли в нашу хату женщины, одна с грудным ребенком на руках. Пришли они попросить молока, так как у нашей хозяйки была корова, а ребенка этого только что привезли в деревню вместе с ранеными.
В тот день партизаны держали бой на дороге и разбили крупный отряд полицейских из-под Орла. Когда осматривали место боя, нашли ребенка возле убитой женщины. Женщина была не местная, видно, жена одного из орловских полицаев.
Хозяйка наша перепеленала младенца, соорудила соску и начала кормить, женщины причитали:
— Трудно без мамки, а батька, поди, сбежал.
— Смотри, як соску тянит. Хочь и бойстря полицейска, а исть хочит…
Дубровский, узнав о случившемся, вызвал бойца:
— Ребенка отправить нужно к отцу, нельзя так оставить.
Взялась одна старая женщина, звали ее тетка Анюта. И опять был сход в нашей избе.
— Надо нести, — говорила Анюта, — бачили люди, покуда в Чашниках оне, не топить же его в речке. Можа, найдится батька, так и досмотрит, як понести ему дитя.
Хозяйка приготовила молоко, вынула наволочку, разорвала надвое:
— На, перепеленай и в дорогу возьми.
Тетка Анюта уверенно забрала на руки запеленутого младенца, завернула своим широким платком и вышла из хаты.
— Смотри, чтобы саму там не пристрелили, — сочувственно сказала одна из женщин.
— Я ж им несу ихне дитя, — ответила тетка Анюта и пошла по дороге.
Вечером она вернулась. Зашла опять к нам и рассказала. Нашла она батьку, указали ей того полицейского. Но от сыночка он отказался:
— Отдаю ему ребеночка, а он не хочет брать: «Не нужен мне послед этот! Как золото — так убили, а говно мне принесли?!»
Так и вернулась она с ребенком. Сидели женщины и тужили. На меня тоже произвел этот случай тяжкое впечатление, не хотелось верить, что до такой степени озверел человек. Но хозяйка сказала коротко:
— Полицай — он и есть полицай, хоть и для своего дитя. — Подумала и добавила: — Вот, тетка Анюта, и есть теперь внук у тебя.
Да, от ребенка отказался. Как и от родины. Значит, одно цепляется за другое. Родине изменил — и потомству изменил. Получается: партизаны воевали против них, а он отдает партизанам своего ребенка. Получается, что у партизан — гуманизм, а у них — садизм, жестокость.