Подручные фашистов, полицаи, тоже не хотели отставать от своих хозяев и были еще более изобретательны. Пришло время, и отец с мамой снарядили Андрея. (Ему удалось выбраться из города и перейти линию фронта; потом он стал лейтенантом и прошел войну до Берлина.) Соседи не смогли уличить отца, но что-то все-таки пронюхали. Пришел к нам зять хозяев — начальник полиции, с еще одним полицейским и объявил, что папа укрывал комсомольца и если он сейчас не отдаст корову, то они пойдут и сообщат об укрывательстве в комендатуру. Папа понял, что донести в комендатуру они не рискнули: прямых улик нет, а все происходило в их же доме. Вот и шантажируют, чтобы отобрать корову, последний источник жизни стариков, хотят извести их голодом, забрать дом измором. И папа отказался отдать корову. Но полицаи не хотели отступать, зять закричал:
— Ты рисковал нашей жизнью, заставлял дрожать всю семью! Теперь посмотрим, как сам задрожишь! Будем вешать тебя!
Сразу вывели отца с мамой в сад, вынесли стул и поставили под нашей старой грушей. Перекинули через ветку веревку, завязали петлей, еще и мылом натерли, подвели отца, а маму стали заставлять надеть петлю на шею мужа. Мама сопротивлялась, тогда ее начали подпихивать пистолетом, а дружок зятя приставил дуло к глазу мамы. Папа сказал:
— Маня, надень, ты же видишь, это не люди. Когда мама надела петлю, зять сказал:
— Ну вот видишь, какой ты красный гад — жена сама тебя вешать хочет.
Заставили отца подняться на стул. Папа влез, они опять смеялись и острили:
— Как высоко залез старик, теперь его старуха не достанет!
Человек, который все это организовал, был мужем Ма-руси, младшей дочери хозяев, которую мама с детства жалела и ласкала.
Кончилось тем, что полицай угрожающе прошипел:
— Чтоб духу вашего здесь не было!
И они ушли, так и оставив папу под грушей с петлей на шее.
Почему они не вышибли стул из-под ног отца? Может, побоялись без приказа немцев казнить? «Скорее всего, — рассказывал потом отец, — решили, что достаточно нас попугали и что от страха мы сами уйдем куда глаза глядят. А куда нам было идти?»
Так что в это время не было покоя и у моих родных.
Мой бред с избавлением повторяется несколько раз, и я боюсь с ним расстаться, у меня есть углышек сознания, что все это правда, — и как я хочу верить в эту правду! Очнулся. Я в маленькой комнате на самом верху дома, под крышей, дым от самодельной буржуйки ест глаза, так как у печки нет трубы, окно закрыто плащ-палаткой, оно без стекол, рядом со мной лежит Володька из нашего корпуса, блондин волжский с голубыми глазами, тоже больной, и за нами ухаживает Колька Орлов, сам еще слабый, я узнаю его, это его в бреду я называл Галочкой, это его руки казались мне ласковыми женскими руками, но не было молока, был кипяток, которым он меня отпаивал, так как я сильно замерз на чердаке со своими баклажками, пока прошел осмотр и нашли эту комнатку, чтобы переложить нас сюда. Мороз на дворе под тридцать градусов.
В комнате с дымящей печкой нас лежит трое, дым ест глаза, и когда делается невмоготу, снимают часть плащ-палатки с разбитого окна, в комнату врывается клубами морозный воздух, и пелена дыма тает. Мы сами выбираем, холод или тепло и дым. Володька лежит тихо, иногда бредит, Ваня уже поправляется и пытается помогать нам. О нашем пребывании здесь знают немногие. Я мечтаю все время о виденном сне и перебираю все варианты, как бы хорошо было оказаться дома в Харькове и прятаться в погребе, я там наверняка бы поправился, перешел линию фронта…
Нам приносят наши пайки хлеба, но я его не ем, он такой жесткий и опилки так трещат на зубах, что проглотить трудно. Я мечтаю о белом хлебе. Мне кажется, что это и есть самое вкусное на земле — кусок белого хлеба. Но, несмотря на все старания товарищей, никому не удается достать кусок белого хлеба. Зато Николай Орлов достает чашку клюквы, это очень сложно, достать и пронести что-нибудь с воли, и теперь, хотя бы из нескольких ягод, нам удается пить кислый кипяток. Ох, какой это освежающий напиток!
Так проходят дни, дымные и морозные, с температурой и бредом и с маленькими радостями от кислых ягод клюквы. И все же дни и ночи жизни, за которую борешься не только ты, но и твои друзья, вырывая тебя из мглы смерти.