Больше меня Фукс не вызывал. Так кончилась моя карьера осведомителя.
Аня все не появлялась, не пришла она и сегодня. Когда вернулись домой, Гриша мне сказал:
— Аня бежала, нужно готовить аусвайс.
Оказалось, Аня прячется в деревне рядом у Украинки — это кличка девушки, которая нам помогала. Побег Ани был необходим для восстановления связи с деревней Белое, где был перевалочный пункт для беглых из лагеря.
— Завтра, — продолжал Гриша, — когда будешь в канцелярии, имитируешь зубную боль и попросишься к зубному врачу для гражданских. Постарайся сделать это к одиннадцати часам, в это время у врача будет Украинка. Войдешь к врачу и скажешь: «Я рисую коменданта. У меня заболел зуб». Скажи Украинке, чтобы через неделю пришла, так как сейчас поменялась форма аусвайса.
В эти дни Гришу нашел Фукс, и у них состоялся разговор. Фукс сказал, что ему известно, кто организовал побег Ани. Гриша ему ответил:
— Я могу вам помочь найти этого человека. Аня отдала мне его письмо, в котором он предлагает ей помощь при побеге и обещает убежище в своем поместье. Письмо надежно спрятано, и, в случае необходимости, его можно предоставить.
Фукс отступил:
— Не надо, я сам разберусь.
Это письмо было от Фукса, он объяснялся Ане в любви, писал, что ее все равно используют немцы, так лучше ей бежать, это он берет на себя, а у него в поместье она будет госпожой, станет его женой. Вот почему Фукс испугался и отказался от «помощи» Гриши.
Теперь необходимо поскорее раздобыть новую форму аусвайса.
Утром в комендатуре новая неожиданность: гауптман Генрих предложил мне нарисовать портрет Гитлера. Что делать? Мы уже давно решили с Гришей и Николаем, что Гитлера писать нельзя — это было бы еще одним отступлением от присяги, и так мы в плену. Нужно было ограничить себя. Если мы будем разрешать себе все, мы запутаемся, не будет ясности, где предел, до которого мы разрешаем себе работать на немцев. Мы считали, что делать портреты и пейзажи, ради того чтобы прокормить себя и товарищей, — это можно. Портрет Гитлера — это уже совсем другое, это уже нельзя считать работой ради куска хлеба. Так мы сами решили. Но сейчас отказаться от приказа гауптмана нельзя, сейчас от меня зависят побег и жизнь Ани, нужно как можно быстрее узнать новую форму аусвайса, а если меня посадят на гауптвахту или отправят в лагерь, с работой в комендатуре будет кончено, и сегодня у меня встреча с Украинкой. Да, выхода нет, и нет времени поговорить с товарищами, надо соглашаться, и так я слишком долго раздумываю. Беру портрет, кивая гауптману: «Я, я», — и тут же прошу отпустить меня к врачу, так как у меня очень-очень болит зуб. Гауптман мне сочувствует и охотно дает разрешение.
Гражданский медпункт располагается за углом комендатуры. Когда через два часа я вошел в кабинет, врач осматривал рот молодой женщины, я сказал, что рисую коменданта и у меня заболел зуб. Врач, молодой военнопленный, кивнул понимающе, мне показалось, он знал, зачем я пришел:
— Подожди в передней, сейчас отпущу больную. Только уселся, от врача вышла та самая женщина,
стройная и красивая, в накинутом украинском платке. Я тихонько спросил:
— Кто вы? Она ответила:
— Украинка. — И остановила взгляд на мне, как бы проверяя реакцию.
Я передал все, что просил Гриша, и еще раз повторил:
— Через неделю, в пятницу.
Освободившись, явился в комендатуру, нужно было попробовать увидеть новую форму аусвайса. С фотографией Гитлера, которую мне дал Генрих, я подошел к писарю попросить бумаги для портрета, поговорил с ним о постановке и увидел, как заверяют аусвайсы: прямоугольную печать «гесеген», то есть «проверено», писарь ставил не внизу, как раньше, а в левом верхнем углу пропуска.
Теперь задача — приготовить пропуск к пятнице. К этому же времени нужно закончить портрет, опять имитировать боль в зубе и пройти к врачу.
Дома начал делать портрет, а Коля Гутиев сразу принялся резать на кусочке резины прямоугольную печать. К вечеру печать была готова. Портрет у меня тоже получился сразу, настолько у Гитлера резкие черты. В комнату вошел полковник Карамзин. Кто он, для нас оставалось загадкой — свой или чужой? У меня мелькнула мысль показать ему портрет и посмотреть на реакцию. Подмигнул Николаю, он сказал:
— Посмотрите, какое значительное лицо.
Карамзин взял портрет, плюнул Гитлеру в глаза и швырнул планшет под кровать. Не ожидал, что так бурно он будет реагировать, порвет бумагу, что я делать буду?
Подошла пятница. Утром в комендатуре гауптман Генрих принял у меня портрет, и я опять попросился к зубному врачу. Гриша сказал, что я должен передать пропуск для Ани и просить Украинку прийти еще раз, в воскресенье. Зачем, он не сказал мне, поручил только узнать, сможет ли она прийти в назначенный день. Украинка обещала, взяла сложенный пропуск и только хотела выйти, как налетел немец-конюх и начал орать: почему военнопленный разговаривает с гражданской! Я постарался поскорее уйти, чтобы не привлекать внимание к Украинке.