…Опять мы движемся. Нам сказали, что немцы прорвались под Вязьмой и нас направляют на ликвидацию прорыва. Мы находимся недалеко от города Холм-Жирковский.
Подойдя к лесу, увидели обуглившиеся постройки, вернее, торчащие печи и черные головни — все, что осталось от построек. На опушке развороченная земля, воронки от бомб, в сожженных домах и рядом трупы красноармейцев с синими в пузырях телами, со вздувшейся краской на касках, возле них обгорелые стволы винтовок и остатки солдатских лопат. Все произошло, видно, совсем недавно, еще тлели угли и стоял тяжелый запах. В оцепенении мы стояли и смотрели, и проносились перед нами картины, как недавно такие же, как мы, красноармейцы отдыхали или прятались тут от налета и были застигнуты смертью. Здесь впервые мы ощутили страх смерти, и как-то неприятно затошнило, и в какой-то момент захотелось сесть на землю и никуда не идти. Но каждый поборол себя, колонна двинулась, через несколько минут заговорили, перебрасываясь шутками.
Солнце почти село, устало двигались люди, я смотрел на качающиеся плечи и головы и пытался не думать об этой первой смерти, увиденной так близко. Каска да лопата… Несколько обугленных железок — вот все, что остается от солдата.
Миновав лес, вышли на открытое место. Впереди открылось поле с кустарником и желтой травой высохшего болота, на горизонте силуэтом на фоне неба протянулась по бугру деревня. Нас срочно перестраивали в боевой порядок, объясняя задачу: мы должны пробежать поле и закрепиться возле ольховых зарослей — это исходный рубеж, затем начнется атака, на горе в деревне находится противник. Мы были голодными, и нам больше всего на свете хотелось есть.
Нам нужно было бежать правее. Перепрыгнув изгородь, увидел в огороде двух женщин, закапывающих в яму сундук со своим скарбом. В огороде росла капуста. Быстро выхватил кинжал и, не спрашивая хозяек, срубил кочан, рассек его на четыре части, бросил по куску своим товарищам, и мы на бегу жевали хрустящие листья, двигаясь к канаве с ольхой, где нам нужно залечь.
Я лежал с санитарной сумкой возле Тони, она начала тихонько плакать, а я вытащил альбом и стал писать письмо жене, в этом была инерция, как нужно действовать перед атакой, инерция, воспитанная фильмами и литературой: если я погибну в атаке, то найдут, когда будут хоронить, мое письмо и отправят жене — все будет по правилам, и я буду на высоте.
Желтая трава с коричневыми листьями ольхи, запах прели от влажной земли, а сверху солнце, в душе нет веры ни в смерть, ни в правдивость атаки. Роюсь в кармане, достаю свой энзэ сахара, он весь в крошках махорки, протягиваю его Тоне и настаиваю, чтобы она ела, смотрит она недоумевающе, но берет и начинает грызть, и понемногу успокаивается, и вытирает кулачком свои голубые глаза.
Опять поднимаемся и идем перебежками по заросшему кустарником высохшему болоту. Вдруг вижу, один боец несет две буханки хлеба, говорит, что на опушке разбита машина с хлебом. Быстро возвращаюсь с Лешкой, набираем полные носилки хлеба и догоняем цепь наших ребят; передаю свой край носилок бойцу, а сам на ходу разбрасываю буханки товарищам, и уже все наше отделение и другие ребята жуют хлеб, не выпуская винтовок.
Я представлял себе атаки совершенно иначе. Противник молчит, вижу, как два бойца держат под руки нашего искусствоведа{1}, страдающего стенокардией, у него сердечный приступ, быстро достаю из санитарной сумки валерьянку, наливаю в закрутку фляги, накапав туда воды (воды у меня осталось на донышке), даю ему, он чувствует себя смущенным: «Вот, знаете, случилось… совсем не к месту», — берет винтовку, и мы вместе, я беру его под руку, движемся в атаку.
Открылось поле с неубранной рожью, за ним на горе сараи, за которыми лежит деревня, растянувшаяся по сторонам дороги параллельно нашей цепи. Опять залегаем и ждем, пока подтянутся остальные. Пользуясь минутной остановкой, многие бойцы поправляют обмотки, эти обмотки всем не дают спокойно жить, разматываются в самые критические моменты. Кто-то нашел листовку, сброшенную немецкими самолетами, с предложением воспользоваться ею как пропуском при сдаче в плен: «Красноармеец, торопись сдаться! Немецкая армия движется вперед, ты можешь опоздать получить надел земли, который тебе дадут немцы». Маленькая медсестра Маша возмущается и рвет этот листок. Но их оказывается много, и некоторые прячут их, как бы для курева, но неудобство, с каким это делается, выдает какую-то дальнюю затаенную мысль, это отголосок того же, что впервые я услыхал под Орлом от крестьянина: «Что ж, хуже не будет».
1
А.Д.Чегодаев (р. 1905), позднее — профессор, доктор искусствоведения. —