— Какой Рыбкин?
— А знаете, — заторопился, захлебываясь, тенор, — самую последнюю новость? Представьте, фантасмагория! По воздуху, как по телеграфным проводам, передали электрический сигнал из Петербурга на Гогланд. Оторвалась, значит, льдина, унесла в открытое море…
— Это когда пятьдесят человек спасли?
— Вот-вот! Попов, видите, передал на ледокол «Ермак»…
— Так вашей новости уже четыре месяца!
Расправляя ладонью черные атласные отвороты воротника, вошел метрдотель. С достоинством наклонив голову, сказал:
— Милостивые государи, прошу!
Искоса он наблюдал за посетителями. Те обступили стол. Застучали стулья. «Нет, — решил метрдотель, — не приезжие. И вроде не купцы. Из образованных».
Лисицын, усаживаясь, легким движением ощупал на себе непривычный после студенческой тужурки сюртук.
В другом конце стола коренастый, краснощекий человек со светлыми бровями и лысеющим лбом несколько раз подряд звякнул вилкой по тарелке, встал, поднял перед собой бокал шампанского.
— Внимание, внимание, господа! — начал он низким, будто приглушенным голосом; голос был знакомый — бас говорившего недавно о Мейере и Маркони. — В нынешнем знаменательном году… в году… на стыке девятнадцатого века и двадцатого… мы разъезжаемся по русским просторам… для плодотворной инженерной деятельности. Я предлагаю поднять тост за Горный институт, который мы покидаем… тост за каждого профессора, чьи лекции мы слушали, — за Романовского, Карпинского, за Тиме, за Мушкетова, за Лутугина Леонида Ивановича…
— Ура-а! — нестройно закричали за столом.
Рядом с Лисицыным сидел Терентьев. Он жевал, размахивал ножом и приговаривал:
— Паштетик-то… Батенька, такой разве праведникам в царстве небесном дают! Ну, ваше здоровье!
Лисицын молча, чуть насмешливыми глазами поглядывал на соседа.
Один за одним произносились тосты. А через час, перебивая друг друга, расплескивая вино из бокалов, молодые инженеры выкрикивали:
— Прогресс технической мысли — столбовая дорога человечества!
— А кто, господа, бывал на Государево-Байракских копях?
— Интеллигенция — еще отец мой говорил — в долгу перед бесправным народом! Что ни говорите — в долгу! Мы призваны…
— Мы призваны доходность предприятий повышать. И я считаю делом чести…
— Не сравните же с бакинской нефтью! Там рубль на рубль буровая скважина дает!
— Успех русского промышленника — твой успех! Залог цивилизации!
— Промышленность… и социальные проблемы… составляют…
«Так и будут шуметь, — подумал Лисицын. — Доходность… Рубль на рубль…» Он снова посмотрел вокруг: вот этот — сын владельца медных рудников, тот — сам владеет приисками на Урале; один Терентьев здесь из неимущих. «Другое дело, — продолжал он думать, — собрался бы весь курс, все выпускники. А то как на подбор!» И рассердился на себя: не надо было участвовать в этом обеде. Пришел сюда — словно отмежевался от тех, что готовили студенческую забастовку, что протестовали против нового закона. Нелепый закон, подумал Лисицын: «об отдаче студентов в солдаты за учинение скопом беспорядков».
— Хорошо! — зажмурившись, сказал Терентьев и вытер губы салфеткой.
К Лисицыну подошел коренастый, со светлыми бровями, что сидел вначале в другом конце стола. Он был в черном фраке, с сигарой в зубах.
— Вы почему молчите? — спросил он. — Куда на службу собираетесь? Поди, где выгоднее ищете?
Лисицын, отгоняя табачный дым, взмахнул перед собой ладонью:
— Пока не тороплюсь. У каждого свои чудачества. У меня, знаете, к выгодным сделкам неприязнь.
Коренастый посмотрел сквозь прищуренные веки, выпустил новую струю дыма, отвернулся, мимоходом хлопнул Терентьева по плечу и ушел к своему стулу.
В зале ресторана стало совсем шумно. Терентьев звонким голосом запел:
Кто-то подтягивал ему. А другие за столом кричали — то о рудниках Азовской угольной компании, то о бездействии чинов горного надзора на казенной службе.
Ни с кем не попрощавшись, Лисицын встал и вышел за дверь.
После выпитого вина голова слегка кружилась.
Далеко за крышами домов закатывалось солнце. Закат пламенем отражался в окнах верхних этажей; золотом сверкал купол Исаакиевского собора. По Невскому прогуливались люди — какие-то господа в летних костюмах, нарядные дамы, чиновники. Лисицын вздохнул, неумело поправил на голове высокий цилиндр, медленно пошел по краю тротуара.