И потерявший дар речи Колосков удалился, недоуменно покрутив головой и до конца не осознав: «Что это было?!»
Палата, в которой лежала Анна, сразу будто наполнилась солнцем, которого так не хватало здесь – все его радостные и животворящие лучи запутывались в мохнатых лапах елей, росших под окном. Варвара была своеобразным генератором света, энергии и позитива.
- Привет! Ой, какая хорошенькая….пандочка! – воскликнула она, подходя к кровати, на которой испуганно замерла Анна.- Ты только не обижайся, но, правда, хорошенькая, даже с этими кругами под глазами. Для тебя я Варвара!
- Аня, - не зная, как реагировать на приветствие этой широко улыбающейся шаровой молнии. - Но Вы же врач?!
Варвара громко рассмеялась.
- Во-первых, я не намного старше тебя. Просто я вундеркинд, рано школу закончила, с первого на третий курс в институте перепрыгнула. А во-вторых, если Штольцев попросил бросить все дела и приехать к тебе, значит, ты для него важный человек. Значит друг. А друг Штольцева – мой друг!
Анна затаила дыхание. С чего она взяла, что Яков Платоныч ей друг? Этого просто не может быть! Но Варвара Александровна здесь, поэтому…Но спрашивать она не решилась.
- Кстати, именно ему мир обязан тем, что появилось такое светило науки, как я. Пишу докторскую.
- А как Яков Платоныч посодействовал этому? – Аня начала потихоньку расслабляться, поддаваясь магнетическому обаянию этой красивой, энергичной девушки.
- Да очень просто! В детстве я была несносным ребенком, и Яша – Саша (это Яков Платоныч и мой родной брат) называли меня Кошмар улицы Заречье. Поехали мы к нам на дачу, мне тогда лет девять было. Пацаны на озеро, и я в обязательном порядке с ними. Сижу такая вся из себя девочка, с бантиками- мне ж не разрешали купаться, холодно еще было. Пока они там плавали, я книжку читала. Кстати, когда прочитала еще в семь лет Тома Сойера, я поняла, кто мой кумир.
Так вот, выходят они на берег, а я разгоняюсь и с криком: «А вот смотрите !» прыгаю с мостика и незаметно выныриваю под ним. Слышу топот у себя над головой – Сашка прыгнул в воду, ныряет, отфыркивается, снова ныряет. Я так залюбовалась этой картиной, что очнулась только тогда, когда почувствовала, что кто-то больно меня тянет за ухо. Яша не поверил, что я могу утонуть, и, вытащив меня на берег, не обращая внимания на мои коронные визги «Маме с папой расскажу», начал сурово отчитывать:
- Вы, Варвара Александровна, маленькое, бесполезное существо, которое портит всем без исключения нервы и приносит одни неприятности. Как только Вам исполнится восемнадцать лет, и мой многострадальный друг освободится от обязанности отвечать за Вас, можете забыть, как меня зовут, и что я столько лет был Вам второй нянькой. Я Вас больше знать не буду!
Я испугалась, потому как уже влюблена была в него и спрашиваю:
- А как тебе вернуть испорченные нервы?
На что Яша ответил:
- Иди на доктора учись. Умеешь портить, так научись и лечить!
То ли он серьезно говорил, то ли просто в гневе, но эти слова мне запали в душу. И вот я врач, который приехал специально, чтобы выяснить, кто тебе нервы портил и наказать его.
Анна уже от души хохотала, представив эту картину. От ее страха и волнения не осталось и следа, и она уже готова была рассказать Варваре Александровне обо всем, что с ней случилось.
И Варвара, взяв Анну за руку и внимательно глядя ей в глаза, приготовилась слушать.
- Ну ничего страшного, с привидениями мы разберемся, - бодро резюмировала Варвара, хотя далеко не была уверена в этом. - Ты главное, их не бойся. Сейчас я гляну твою медкарту, какие назначения были сделаны, и мы решим, что делать дальше.
Анна полностью доверилась Варваре – в ней было столько решительности и активности, что наверняка все привидения Затонска уже запаковали чемоданы и полетели искать более темное и сырое место.
Вернувшись в палату, Варвара продолжила весело:
- Так, у тебя день рождения скоро. Пригласишь? Я решила побыть здесь несколько дней, взяла отгулы - Яша сказал, что природа у вас тут замечательная. Отдохну, а заодно и за тобой присмотрю. Так что? Ты с родителями празднуешь или с друзьями?
Глаза Анны, в которых до этого момента переливались искринки улыбки, как-то разом потухли и будто подернулись пеленой боли.