Поверьте, Женечка, никуда я не ходил и, конечно, положительного ответа не давал. Я только думал, как избавиться от предложения врагов. Смерть меня не страшила, но мне надо было жить, пока жива моя жена.
В надежде раздобыть для нее барсучьего жира пошел я как-то на Евбаз. (Так в Киеве называли знаменитый Еврейский базар, лучший в городе. Евбаз — это то же, что Привоз для Одессы. Сейчас на этом месте находится площадь Победы. — Е.М.) Вдруг у тротуара, прямо около меня, останавливается «опель». Из него выскакивает тот самый полицай…
Помню, я успел подумать: «Вот и конец…» Полицай торопливо вытащил из кармана блокнот и карандаш, спросил: «Ну как, надумал?» Я, пусть простит меня Бог, унизился: попросил не губить меня, мол, не знаю я редакторской работы… Он что-то размашисто писал в блокноте и, не слушая меня, бросил: «С тобой ясно — виселица. А жену твою жалко. Это для нее». И, сунув мне в руку бумажку, сел в «опель» и скрылся… Боже, подумал я, как изощренно покупают меня: бумажка-то оказалась разрешением купить в немецком магазине продукты…
Записка жгла мне не только руку, она обжигала мою душу… Меня и так наши незаслуженно считали предателем, а кто же сует мне подачку?.. Истинный предатель. Отвратительное, мерзкое чувство охватило меня: кто же я в конце концов?.. Тля? червяк?.. Не дай вам Бог испытать что-либо подобное… — Лоб Режиссера от волнения покрылся мелкими росинками. Он вытер его платком и спросил: — Я не шокирую вас своей болтовней?
— Что вы, что вы!.. — проглотив комок, искренне сказал я.
Режиссер продолжал:
— Жена, как и в прошлый раз, просила: «Не смей, не ходи!»
Собственно, я и так не пошел бы к немцам — отоваривать свою совесть. Так низко пасть, поверьте, я не смог бы!..
Однажды рано утром все, что могло — гудок завода, удары по рельсу, крик домоуправа, — извещало, что немецкая комендатура требует, чтобы окрестное население вышло на площадь. Не пойти, подумал я, — значит навлечь на себя еще и вину неповиновения. Пошел… Моим глазам открылась зловещая картина: стояла добротно построенная виселица, а вокруг нее толпились сотни две стариков и старух… Присоединился и я, прислушиваясь к говору в толпе… Вполголоса кто-то сказал, что партизана казнить будут. Вскоре раздались немецкие команды, народ расступился, образовав широкий просвет.
И здесь, знаете ли, произошло странное — как бывает в театре, когда на сцену направляют свет софита: солнце на миг вышло из-за туч и его луч попал… на того самого «полицая», что из райкома ВКП(б)!.. На груди его была прикреплена дощечка с надписью «Смерть коммунисту!». Поднимаясь на ящики, под петлю, он успел выкрикнуть несколько слов о Родине, о Сталине и…
Режиссер замолчал, остановился у дерева и ногой стал шевелить пожелтевшие листья… Он отворачивал от меня лицо…
Я топтался на месте, перекладывая мешок с яблоками с плеча на плечо, и думал: «Зачем Режиссер рассказывал мне все это? Кто я ему?.. Значит, ему надо было… выговориться, облегчить перед кем-нибудь душу».
Гордый доверием и благодарный за его откровенность, я спросил:
— А как теперь с вами?
— Написал письмо Первому секретарю ЦК КП(б) Украины Никите Сергеевичу. Жду. Сейчас, знаете ли, ему не до меня — идет война… Извините меня.
Он приподнял старенькую шляпу, чуть поклонился и ушел…
На вокзале по радио передавали победный марш, а я не мог отделаться от песни Утесова:
Кто ваша жена?
Ну никуда не деться и от этого вопроса. Зрители (чаще, конечно, зрительницы) во время встреч с ними в записках на сцену или вслух из зала настаивают на ответе.
Уклониться — значит разрушить ту атмосферу доверительности, которую мне почти всегда удается создавать на этих творческих вечерах. Порой отделываюсь шутливо коротким: «Лидия Алексеевна Матвеева. Пенсионерка»…
Знаю, что такой скупостью ответа разочаровываю любопытных; сохранять же в тайне личную жизнь — это давать пищу для домыслов, легенд, сплетен…
В кино почти все сыгранные мною персонажи были мужики влюбчивые и толк в женской красоте понимали, да и актрисы, мои партнерши, были прелестницами. И вот на экране зрители видят наши объяснения в любви, поцелуи, свидания, страстные объятия… Как тут не родиться догадке, легенде? А уж если сняться с одной и той же актрисой в двух-трех фильмах, то сплетня лезет, как опара из горшка.
Так, по слухам, я побывал в мужьях у Людмилы Хитяевой — после «Поднятой целины» и «Цыгана»; у Ольги Остроумовой — после «Любви земной» и «Чаши терпения», у Вии Артмане — после «Родной крови», у Тамары Семиной — после «Воскресения», у Валерии Заклунной — после «Сибирячки» и «Особо важного задания»… И сейчас уже понесся слушок — после «Любить по-русски»: «Жена его Галина Польских»… Ничего себе гаремчик? Эдак и статью за многоженство можно схлопотать. А если серьезно, то я счастлив, что имел возможность общаться с этими яркими женщинами, самобытными талантами и умницами.