Поглядишь на лицо,
а в лице существо
светом и солнцем,
как день, полно,
И алые соки
из недр земных
но зеленым стеблям
текут в цветы.
Ты мне, талант, помоги,
как весну в сорок лет найти.
«На небе тишь…»
На небе тишь,
а под небом ночь…
Во дворе у нас тень, и
свет,
и окна, как пчелы, на восьми этажах
блестят позолотой
стеклянных крыл.
«Художник с девчонки…»
Художник с девчонки
пишет портрет,—
и кисти в руках,
и краски горят,
а сущность лица
никак на холст
не хочет в портрете лечь.
Шины очков
сдвигаются на лоб.
«Вы, вероятно,
не видали арабов,
чьи одежды
как будто сшиты
из чайных плантаций —
так они полосаты и ярки».
И в глазах у девочки
солнечные фейерверки,
от раскатов этих
уши словно заячьи.
«О лес!..»
О лес!
Опять я у твоих корней.
Склонясь,
разглядываю травы.
И без раздумья —
все оставив —
иду по тропам
средь весны,
и ощущения мои
повисли надо мной шатрами
зелено-пепельной листвы…
«Под вечер солнце соками земными…»
Под вечер солнце соками земными
из рек дымящихся
и радужных озер
досыта напилось,
и, бражности не выдержав земной,
оно шатнулось раз, другой
и село, вытянув лучи,
на край приятнейшей земли.
АУКА
Посвящается Сергию Радонежскому
Этот тихий пустынник
и деревянных мастер игрушек
улыбается ласково
сухоньким ртом.
Я пишу —
он стоит у стола моего.
А глаза, как ромашки,
в белесых ресницах,
и седые косицы,
и подрясник на нем холстяной.
Как тебя усадить мне,
начинатель игрушек,—
про тебя я читала
в замшелых архивах,
как меж богом и троном
ты служил бескорыстно Руси,
как учил хлебопашцев простых
деревянные резать игрушки.
И еще я слыхала,
как из дерева липы
для молодого сына
деревянную куклу баба точила
впервые на Руси.
Кукла вышла лицом, как лучи,
хороша,
нарекли ее именем Аука.
Пять столетий от куклы
Ауки прошло.
И рассыпались в прах цари,
и законы твои в пыли.
А игрушки-то вот живут,
и Аука в руках у ребят
получила бессмертие души.
«Сгущались сумерки в садах…»
Сгущались сумерки в садах,
и небо,
синее, как папиросная бумага,
натянутое на обруч горизонта,
на яблоневый снежный цвет,
бросало тень…
Ах, эти яблони в цвету
у белых хат…
Их ветви в лепестках
напоминают мне Урал,
засыпанный сугробами,
увязнувший в снегах.
Да, был вечер.
Без слов, без звуков.
Лежала дума на челе
спокойной тишины,
О чем?
Не надо слов.
Имей большое сердце,
и ты поймешь величие полей,
величие земли.
Косились в сторону
из окон огоньки,
и в их лучах,
как слезы ребятишек,
роняли ветви наземь
свои вишневые цветы.
1952
«И жгучие стволы берез…»
И жгучие стволы берез,
похожие на стержни молнии,
вонзались разветвленно в небо,
и в землю тоже разветвленье шло.
СИРЕНЬ
Встретила я куст сирени в саду.
Как угодно он рос из земли,
простодушно раскинув листы.
И, как голых детей,
поднимал он цветы,
обнажений своих не стыдясь.
В чем же, думала я,
сила этих кружков,
по ребячьим рисункам
рожденных землей,
и наивных соцветий,
и смешных лепестков?
Почему мудрецов,
пастушат и поэтов
так волнуют
на палочках крестики эти?
Многое люди
постигли на свете,
и умеют многое делать они.
Но нет силы у нас
передать лик цветка.
И мы молча стоим
и глядим
и ворочаем думы свои.