А всякий ли встречал в Бухаре Халима-ишана?
Мы с вами столкнулись с ним, когда газопроводчики Анисимова рассматривали минарет Калян. Видел и Куддус, как Халим-ишан, хлопнув дверцей, укатил куда-то на своем сверкающем «москвиче». Так что если присмотреться к жизни повнимательней, окажется, что Халим-ишан, профессор-муддарис и шейх, почти святой человек, фигура, мелькающая то тут, то там…
Опять Халим-ишан, спросят те, кто встречался с ним раньше, потому что я уже писал об этом проворном старичке. Но что поделать! Старец живучий… Карандаша на него мало. Он, как тень, скользит по солнечным улицам Бухары, и я спешу за ним, чтобы не потерять из виду…
Сев в «москвич», Халим-ишан не уехал в прошлое. Представьте себе, он помчался той же дорогой, которую проложили газовики, но мысли у него были в это ясное утро одна мрачнее другой. Мысли были сначала о прошлом…
Прежде чем маленький автомобиль растворился в песках, таких же серых, как он сам, слева и справа проплыли странные сухие овраги. Словно пустыни Кызылкумов и Карши столкнулись тут лбами и сдавили землю в страшные складки. Они расползались в разные стороны наподобие побегов виноградника, так же узловато ветвясь и извиваясь.
Весной они бывают пушистыми и зелеными, все в траве и цветах. Ветры, гуляющие по ним, клонят траву, качают цветы в оврагах. Иногда, заблудившись, ветры начинают спорить друг с другом, и тогда, ничего не щадя, учиняют такую драку, что трава с корнями летит по воздуху, камни поднимаются со дна оврагов и, сшибаясь, высекают искры, как молнии. Конец цветам…
Весна уходит отсюда быстро. Ее прогоняет солнце, которое всходит над оврагами, с рассвета дыша огнем. В старину люди говорили, что в самих этих оврагах и находится гнездо солнца. Тюльпаны горели под ним, не раскрывшись. Не было тут места ни для чего, кроме его клинков, косивших все живое вокруг.
Всем известно, что овраги рождает вода. Она их протачивает и углубляет, она их роет с неустанностью самого усердного землекопа, но здесь никогда не было воды. И не было долгой жизни. Даже зимние снега таяли тут, проваливаясь в преисподнюю и не оставляя лужицы на дне ущелий. Животноводы, которые пригоняли сюда отары с надеждой напоить их, теряли скот. Землепашцы не приближались к скупой и странной местности на десятки верст.
Она лежала, как скорлупа от выеденного ореха, эта земля. Она словно была побита черной оспой.
И только аллах мог ответить — почему. Не желающий ничего знать о тектонических сдвигах земной коры, аллах говорил: «Здесь двери ада. Мусульмане, не делающие преподношений мечетям, уйдут туда и будут жариться там, в котле солнца, весь свой загробный век».
Это говорила им религия устами многих таких святых прохвостов, как Халим-ишан…
Не было и нет на земле религии жестче ислама. Кто не верил Халиму-ишану и его двойникам, тех казнили по-всякому: ставили у стен и обрушивали на них эти стены, бросали с башен, сжигали в огне. Потом не у кого было спросить, верно ли, что дорога в ад ведет через знакомые овраги: грешники молчали. А Халим-ишан продолжал говорить и складывать в сундуки добро… Ибо не было религии более жадной, чем ислам. В дом ишана вели баранов, несли рис, изюм и деньги. А таких домов было много…
Счастливая Бухара лежала, как чистилище, на границе ада и рая, и грешники откупались у порога своих мучений, как могли. Счастливая Бухара! Для ишана счастливая…
Вот об этом-то он сейчас и думал, поглядывая на вышки буровиков. Вокруг оврагов тоже искали газ. Прошли счастливые времена…
Ишан включил радиоприемник в «москвиче». Если бы когда-нибудь записали на пленку стоны казненных по указующему персту этого ишана и других ишанов, то слушать бы ему пришлось всю дорогу и не один день… Но такой пленки не было. Из Ташкента передавали выступление ансамбля «Бахор», девушки пели веселые весенние песни, и Халим-ишан, теребя реденькую бородку, начал в лад музыке, не разжимая губ, издавать гортанные звуки, подпевая девушкам: ведь он тоже был человек.
Шофер его, немолодой и правоверный, обросший густой черной волосней, как индус, молчал, не меняя сосредоточенного выражения лица. Ишан мог сердиться, мог спать, мог петь — его дело было вести машину.
А ишан все скрипел, изредка тяжело вздыхая. Потому что вышек вокруг было уж очень много. И становилось все больше и больше… Эти вышки не давали ишану покоя.