— Как же вы можете в такую погоду ездить без шофера? — сказал он.
— Ветер стихает.
Может быть, и правда, ветер стал потише, а может, просто к нему уже притерпелась. Он дул и дул — и это было не на один день. Но сейчас и ветер был кстати, он всех загнал в укрытия. Они были вдвоем в пустыне. Все же они обошли вагон. Привалившись спиной к стене вагона, Бардаш обнял Ягану, стараясь защитить ее, прижал к своей груди и стал целовать черные-пречерные глаза. Только у нее были такие.
Он терся о ее щеку своей щекой, стискивая тоненькую девичью талию жены, прижимался лбом ко лбу и глазами к глазам. У нее потекли слезы, он почувствовал это, и, когда приподнял руку, слезы упали на его пальцы. Тогда он стал целовать ее во влажные ресницы. Говорят, что слезы только солоны и не имеют другого вкуса, как дождь. Неправда, что и дождь не имеет вкуса. Он всегда несет свои запахи, и навстречу ему поднимаются запахи земли.
Слезы Яганы были сладки.
— Оставьте, я такая пыльная, — говорила Ягана, не отворачивая лица.
Он снимал пыль с ее лица своими губами.
— Разве можно съесть всю пыль Кызылкумов? — спросила Ягана и отстранилась, потому что увидела Шахаба.
Шахаб протягивал ей веточку нежного исырыка, тонкой травки, усеянной снежинками белых соцветий.
— Это мой утренний привет вам. Его принес ветер.
— Рахмат, — поблагодарила она и всунула веточку в волосы.
— Ягана Ярашевна! — раздалось по соседству.
За ее спиной стоял тощий Ахмад Рустамов, бригадир монтажников, молодой инженер, щеголь, с прилипшей к губе сигаретой. Ну бывают же такие смешные люди даже в пустыне! Совсем неплохой и храбрый парень, а отпустил волосы, как Меджнун, усы, похожие на хвост ящерицы, подбривал брови, носил цветные косыночки на шее, заправляя их концы под воротник рубашки, и ходил на прямых, словно деревянных, ногах, обтянутых узкими брючками. И, конечно, не вынимал изо рта сигареты, беспрестанно обкуривая собеседников и собеседниц.
— Здравствуйте, Ахмад.
— Будем перемещать вышку?
— Конечно, Ахмад.
— Разве вы не видите, какой ветер?!
— А что — ветер? Обычный ветер. Он был и до нас с вами, будет и после нас. Никогда он не спрашивал у нас разрешения. Будем работать. Иначе нельзя.
— Хорошо, если свалит вышку, вы будете отвечать?
— Буду, буду, Ахмад. А если вы не хотите работать, зачем же вы приехали?
— Меня привез Надиров.
— Где Надиров? — быстро спросил Бардаш.
— В вагончике, — сказал Шахаб и кивнул через плечо.
«Ну что же, — подумал он, — этой схватки все равно не избежать, так пусть она будет сейчас и здесь».
Надиров смотрел на карту района, разложив ее на столе в штабном отсеке. Глаза его пробежали по лицам вошедших и снова опустились на карту. Сунув всем руку, он по-хозяйски предложил садиться.
— Бобир Надирович! — без обиняков начал Бардаш. — Я думаю, вы должны прекратить глубокое бурение.
Красные, как у всех, белки надировских глаз выкатились на него.
— Потому что это пустая трата времени, силы, техники и материала… Это бессмысленно.
— Потерпите малость, Дадашев, — спокойно сказал Надиров. — Не делайте скоропалительных выводов. На скорых выводах легко голову сломать.
Эти угрожающие нотки в его голосе были знакомы людям и обычно быстро остужали их пыл.
— Голова, конечно, вещь дорогая, — с обычной усмешкой сказал Бардаш, — но и каждая скважина стоит миллионы. Вы надеетесь, что еще два-три фонтана покроют убытки. А если их не будет, этих фонтанов?
— Геология любит упорных.
Уж кому-кому, как не Надирову было известно это. Он искал нефть сперва в Ферганской долине, затем в окрестностях Термеза. Он совался чуть ли не во все норы грызунов, он шел по муравьиным следам, иногда бурили, бурили, а ничего не добывали, кроме камней, земли и желтых комков глины. Что же делать, такова судьба геолога…
— За цветком потянешься и то наткнешься на шипы. Боитесь трудностей? — спросил Надиров.
— Нет, — ответил Бардаш. — Не хочу все списывать на трудности.
— Вы мне развратите лучшего бурового мастера! — ушел от темы Бобир Надирович. — Как вы на него влияете?
— Это я на него влияю, — сказал Шахаб, положив тяжелые кулаки на край стола.
И теперь раздраженные надировские белки перекатились в его сторону и замерли в ожидании. Шахаб медленно закурил, и Ахмад Рустамов постучал окурком по жестянке, заменяющей пепельницу, и тут же сунул в рот другую сигарету Бардаш тоже протянул руку к его пачке. Назревал неприятный разговор.