— Я забыл вам сказать тогда про письмо, милая… Про письмо из Каркана… Мы возьмем маленькую девочку, похожую на вас, или шустрого и резвого, как барашек, мальчишку, посообразительней меня. Что бы ни было, мы будем жить и работать и растить ребенка.
— Мы никого не возьмем, Бардаш, — отвечала она. — Не надо.
— Почему?
— Я тоже не смела вам сказать тогда… У нас будет свой… Свой маленький… Лучше нас…
— Ягана! Моя Ягана! Дорогая…
Он погладил ее грязные и нежные, как шелк, волосы. Он не знал, что сказать.
— Эта весть заслуживает самого большого суюнчи! Но у меня ничего нет… никакого подарка… Разве только вот это солнце…
Рыжее, мохнатое солнце по-хозяйски вставало над пустыней. Небо золотилось.
— Или подождите, ночью будет луна…
— Ничего не надо, кроме вас, смешной…
Ягана ласково провела пальцами по его губам, и он поцеловал их все… Слезы подступали к горлу.
Он еще счастливо и простодушно улыбался, когда подошел Надиров, усталый и сгорбленный.
— Сядем криво, — сказал он, опускаясь на доску, положенную с тракторной гусеницы в песок, — говорить будем прямо.
Бардаш сдвинул толстые брови, ожидая вопроса.
— Что скажешь? Кто, по-твоему, виноват?
— Вы.
— Так, — он потер занемевшие бока до бедер.
— Если бы разведка бурила — они бы проходили метр за метром внимательней…
— Я знаю. Я говорю о технических причинах…
— Мы попали в океан, это совершенно ясно. Просто наступили в него ногой и чуть не утонули… Но ни одной скважины без предварительной разведки больше бурить нельзя. Пока структурщики не доложат о породах, пока сейсмографы не выявят купола, пока не оконтурят месторождение…
— А хорошо мы все-таки всадили ей кляп! — перебил его Надиров. — Ну, ну!
— Вы могли бы не вписывать в свою биографию этого вынужденного героизма. Кстати, за него и плата высока.
Ягана подумала: сейчас Надиров скажет: «Защищаешь жену».
Но Надиров сказал, потерев свербящие от бессонницы глаза тыльной стороной ладони:
— Не мог я послушаться тебя, Дадашев… Виноватого прокурор найдет.
— Что бы ни решил прокурор, для меня виноваты вы.
— Время мне было дорого.
— Вы не сэкономили денег. Времени тоже. Бежите без очков и ноги ломаете. Лучше экономить на глубоких скважинах в пользу структурного бурения. Ведь когда знаешь дорогу, идешь один раз, наверняка. А у вас наоборот, все наоборт!
Надиров посмотрел на него недобро, но виновато, снизу вверх:
— Понимаю, за что тебя ненавидит этот лысый… Хазратов!
— Хазратов? За что?
— Разумный человек для дурака все равно, что зверь для безоружного.
— Я не собираюсь на него нападать.
— Напрасно.
— Вы хотите сказать…
— Пить я хочу.
Он как-то неуклюже заковылял к вагончику.
Когда Бобир Надирович поднялся внутрь, то увидел над скамейкой брючки, обтягивающие выпуклую, круглую попку, и слегка шлепнул по ней.
— Ты что это?
Рая стояла на коленях на полу и ткнувшись в скамейку, плакала, обнимая бутылку шампанского. Она повернула к Надирову лицо, по которому из синих щелок ее глаз прямыми и ручьями быстро-быстро катились слезы, как из родников.
— Его увезли!
— Кого?
— Куддуса.
— Это который наверху всегда стоял?
— Да.
— Сильно обжегся?
Рая только всхлипывала. Надиров поднял ее, и она заплакала у него на плече, как ребенок.
— Сколько ему лет?
— Двадцать.
— Ничего. Видишь? Это меня эмир огрел. Нагайкой. Мне было всего двенадцать, и зажило. И он молодой. Все заживет. И будет как новый. Я его в больнице навещу. Вместе поедем… Пить у тебя найдется?
То ли она не поняла, то ли выхлестали уже всю воду до дна, но она протянула бутылку шампанского.
— Эй, все сюда! — крикнул Надиров, сойдя на песок и широким жестом приглашая и Ягану с Бардашем, и Корабельникова, и шагавшего к вагончику командира бакинцев, низенького и кривоногого, как завзятый наездник.
Бобир Надирович раскрутил проволоку на пробке, вышиб ее ударом об коленку и все благородно шипящее вино вылил в стянутую с головы каску. Протянул Ягане.
— Пейте! Есть за что!
И все, правые и виноватые, они пригубили теплого и кисловатого напитка победы, заблаговременно приготовленного Куддусом.
— Людей пересчитали? — спросил Надиров у Яганы.
— Один сбежал.
— Кто?
— Хазратовский племянник. Хиёл.
— Ай-яй-яй! Кто это видел?
— Я сама видела.
— И я видел, — сказал Пулат, забинтованными руками передавая каску с последними каплями Рае. — Бежал, как заяц.