Испугавшись, Оджиза замолчала. А Хиёл сжимал ее руку.
Ничего больнее не могло ударить его, чем эти слова о тетушке, прибегавшей сюда с просьбой помолиться за племянника.
А ишан-то!.. «Я увидел про тебя сон, дитя мое!» Вот так Хызр-спаситель! Длинный язык тетушки принес ему полезную весть, как сорока на хвосте. Остальное было делом случая… Ну, Хиёл, ну, учит тебя жизнь, молодого дурака!
Теперь он понял, что, предлагая ему самому решить свою судьбу, ишан просто отпускал веревку на всю длину. А он, Хиёл, был уже у него на крючке.
Ну что же… Он по-своему рассчитается с ишаном. Он уйдет сам и уведет отсюда эту девушку, свою Оджизу.
«Хоть убей меня, — подумал Хиёл, — я возьму ее!»
Напрасно они считали, что их встречи оставались незамеченными. Хитрый старик давно видел, что любимые кусты его роз пустеют, а в комнате Оджизы появлялись букеты из сада. Ишан самодовольно ухмылялся, опуская острый нос в эти букеты. Если такова воля аллаха, он и вовсе не против… Зачем противиться аллаху? Он получит не только помощника, но и зятя. Зятя, который не с улицы пришел, не без роду, без племени, а внук самого Сурханбая-ходжи, обитающего сейчас в Мекке! Это сильно поправит пошатнувшиеся дела ишана… Вознаграждалось его терпенье. Он потирал руки и даже велел жене почаще уходить из дома. И подольше не возвращаться.
Вот и сейчас ее не было.
А Хиёл думал об одном: за последние годы лишь один человек попытался ласковой ладонью прикрыть раны его сердца — это была слепая Оджиза. Уйдет ли она с ним? Ведь и ее единственным спутником до сих пор была только мечта… Ах, какие мечты одолевают молодые умы! А все ли сбывается? За это надо драться! Если она откажется, он на руках унесет ее из этой лживой обители, из этой темницы.
— Оджиза! — сказал он. — Уйдемте со мной из этого дома. Уйдемте! Я никогда не обижу вас, никогда! Без вас я не найду покоя, а вместе мы будем счастливы.
Он еще что-то говорил и говорил сбивчиво и решительно, а она молчала. В ней боролись страх и любовь. Страх ей внушал отец, а любовь противоречила законам религии. Даже она! Отец навсегда проклянет ее и выбросит из своей памяти… Один аллах знает, что творилось в душе Оджизы. Послушание, богобоязненность — все, что было, как твердили ей, белым, казалось ей черным, а греховное, запретное, как учили ее, вольнодумное чувство Хиёла казалось чистым, как капля солнца, которая проникала даже в ее слепые глаза.
Страх и любовь… Сколько стоит свет, столько борются они. И слава аллаху, что и на этот раз любовь победила!
— Куда бы вы ни повели, — сказала Оджиза, — я пойду.
Теперь представьте себе выражение лица и ярость ишана, который, вернувшись из мечети, застал дома одну плачущую жену.
— Что случилось? — спросил он, не желая верить тому, о чем догадывался.
— Опозорили! — причитала она. — Сбежали!
— Хулиган! — закричал ишан, подняв сухонькие кулаки. — Хулиган! Разбойник! А где ты была? — в сердцах он пнул жену ногой.
— Вы же сами велели мне уходить и подольше не возвращаться!
Халим-ишан, словно намереваясь схватить беглецов, побежал к калитке, но куда там! И след простыл. Схватившись за голову, он вернулся в дом. Вышел во внутренний дворик, сел на деревянную кровать, где всегда играла его дочь — маленькая с тряпичными куклами, а большая — на дутаре. Он сидел и молчал.
Жена свалилась к ногам ишана, клянясь, что ничего не знала о замышлявшемся побеге, и оправдываясь. Всю жизнь она, как курица, провозилась в этом доме и даже сейчас не слышала доброго слова, когда и ее сердце разрывалось. Муж дергал бородку.
— Кто теперь поверит ишану, который не мог удержать в руках свою собственную дочь?
Жена все выла, а он сучил четки, и, гремя, они вращались быстро-быстро.
— Нет, — сказал он. — Этого не может быть… Она опомнится… Я всю жизнь внушал ей почтение к аллаху и родителям…
Они подождали до ночи, не сходя с мест, но Оджиза не появилась.
— А дутар? — закричал ишан. — Где дутар?
— И дутар взяли с собой.
— Он вор! — закричал ишан. — Он украл!
— Они взяли только дутар.
— А что же они нам оставили, жена? — печально спросил ишан.
Теперь душа его хоть и не успокоилась, но уже и не кипела, как вода в кумгане, и жена протянула ему записку. Ишан прочел в ней одну строчку, написанную рукою Хиёла: «Мы поступили по желанию души».
Ночь дрожала далекими звездами, где-то ворчали и взлаивали собаки. Ишан долго сидел молча, потом сказал: