Шоферы-водовозы и трубовозы не видели его на дороге. Дома, у Джаннатхон, Хиёла тоже не было. Бардаш успокаивал:
— Найдется. Смелый мог бы пойти через пустыню и погибнуть. Трус везде спасет себя… Забился где-нибудь в щель и дрожит, как осиновый лист, дурак.
Только что Ягана позвонила Джаннатхон — та ответила слезами, кинула трубку. Ягана нахмурилась, присев у телефонного столика и подперев щеку рукой. Бардаш улыбнулся:
— Не надо оплакивать живого!
— Она не хочет со мной разговаривать.
— Вот увидите, она сама позвонит вам и скажет, что он явился.
Бардаш успокаивал, отвлекая, хотя сам волновался, и без Яганы, из обкома, не раз звонил в милицию, искавшую Хиёла Зейналова по дорогам и отделам кадров новостроек.
А жизнь шла своей всесильной поступью, торила дорогу к новым ожиданиям и надеждам, и в этой жизни, между прочим, если вы не забыли, настал черед и для свадьбы, на которую давно позвал Бардаша его друг и шофер Алишер.
Было решено идти туда вдвоем с Яганой.
Ягана одевалась, Бардаш ждал ее на скамеечке во дворе, а к его коленям жалось трое-четверо мальчишек в поношенных тюбетейках. Уличные мальчишки лепятся к тем, за кем приезжает машина, да еще такой «козел» пустыни, как у Бардаша.
— А у вас есть большой-большой автомобиль? — спросил один.
— Есть.
— Сколько в нем лошадиных сил? — спросил другой.
— Тысяча! — ответил Бардаш, считая, что для детской фантазии этого хватит с лихвой.
— Подумаешь! — сказал третий. — У Гагарина было десять тысяч.
А вот и Ягана.
Эта ли женщина в закопченной одежде боролась с пожаром в песчаных наносах, разметанных струей газа?
Смоляные волосы ее сзади были уложены в пучок, круглый, как шапочка. Туго притянутые к голове пряди сходились в этом пучке, прижимая маленькие уши, в мочках которых поблескивали розовые капельки серег, скромных, почти незаметных.
В лице ее было приятное равновесие. От в меру тонкого и прямого носа до этого пучка на затылке, от чуть подкрашенных губ до четких бровей. Ничего она не выпячивала и не прятала, просто у нее талант быть самой собой, как у других бывает, увы, талант терять свою красоту. Ничего не требовалось ей для совершенства.
Глядя на нее, Бардаш вдруг вспомнил, как однажды, в институте, около дверей библиотеки двое сказали друг другу:
— Смотри, какая красавица!
— Ой-ей!
Навстречу шла Ягана.
Он взял у нее сверток с подарками жениху и невесте и попрощался с мальчишками, кричавшими вслед:
— А где ваша машина?
— Спит, — сказал он. — А мы на автобусе, а потом пешком. Гагарин и то пешком ходит!
Пешком они шли по старой Бухаре.
Здесь еще множество глинобитных хижин лепилось друг к другу, образуя такие запутанные улицы, что можно бы блуждать до утра, если бы не самый простой адрес: свадьба. Про нее знали все. Хотя жизнь тут прячется во внутренние дворы, за высокие и глухие стены, свадьба все равно была и осталась самым заметным событием всего района. Свадьба выходит на улицу.
Вокруг не было ни одного зеленого пятнышка, здесь росли столбы, и на них, как плоды, висели электрические лампочки.
— У нас спорят, — сказал с усмешкой Бардаш, — давать ли сюда газ.
— А вы как считаете?
— Конечно, давать! Здесь живут такие же люди, как и все, только благоустроены они хуже других. Почему же их еще обделять? У них есть свет, есть радио, будет и газ. Пока, к сожалению, еще стоят эти старые дома, надо всячески облегчать жизнь в них, а не забывать.
Он говорил так, точно еще спорил.
— Но ведь тут не выроешь траншеи, чтобы не сломать стены. Как сюда подвести трубы?
— По воздуху.
— Как? — удивилась Ягана.
— Я предложил по воздуху, — повторил Бардаш, улыбаясь. — На железных стойках, над заборами, над крышами, ничего не разрушая, мы проведем трубы, и они будут питать дешевым топливом очаги. Исчезнут тележки с корягами саксаула, исчезнет дым, который ест людям глаза.
— Ну, и что вам сказали? — Ягана от нетерпенья схватила его за руку.
— Хазратов хохотал. Говорил, что сюда надо посылать на газовиков, а бульдозеры, а Сарваров, кажется, согласился со мной. Мне нравится Сарваров. Он не фразер.
Ягана не расслышала.
— Что?
— Не болтун!
Бардаш огляделся.
— А бульдозеры сюда посылать, конечно, надо… Когда дома будут пустыми.
— А? — спросила Ягана.
Разговаривать стало трудно из-за музыки. Играли за углом — сурнаи и какие-то многочисленные струнные. Они приближались к свадьбе. К музыке примешивался гул детских голосов, как будто шумел пчелиный рой. Бардашу всегда нравилось, что с узбекских свадеб не прогоняют детей и дети бывают горды и веселы и встречают гостей цветами.