Я поморщился от его язвительного тона. Мне даже в голову не пришло бы насмехаться над Шутом, который не скрывал от нас, что главная цель его жизни – изменить мир. Меня возмутило, что Чейд позволил себе такую чудовищную несдержанность, и я понял всю глубину его антагонизма.
– Я не сторонник военных действий, Чейд Фаллстар, – тихо проговорил Шут. – Однако война между людьми – это не самое худшее, что может случиться. Лучше война, чем более страшный и непоправимый вред, который мы можем причинить нашему миру. В особенности когда у нас появляется минимальная возможность исправить практически неисправимое зло.
– Какое?
– Если Айсфир не умер… должен признаться, меня удивит, если это так… но, если в нем еще теплится искра жизни, мы должны отдать все свои силы на то, чтобы освободить его из-подо льда и вернуть в наш мир.
– С какой стати?
– Ты ему не сказал?
Шут посмотрел на меня, и я увидел в его глазах упрек. Я постарался не встречаться с ним взглядом, а он не стал ждать моего ответа.
– Тинталья из Бингтауна – единственная взрослая драконица в мире. С каждым проходящим годом становится ясно, что молодые драконы, вылупившиеся из своих коконов, перестали расти, они слабы, не могут ни охотиться, ни летать. Драконы спариваются в воздухе. Если молодняк не поднимется в воздух, они не смогут иметь потомства. И драконы вымрут. На сей раз навсегда. Если мы не отыщем взрослого дракона, который сможет взлететь и спариться с Тинтальей, чтобы на свет появились новые детеныши.
Я говорил об этом Чейду. Неужели он задал свой вопрос, чтобы проверить, насколько Шут искренен.
– Иными словами, ты хочешь сказать, – осторожно проговорил Чейд, – что мы должны рискнуть заключением мира с Внешними островами ради того, чтобы возродить драконов? И что мы от этого выиграем?
– Ничего, – признал Шут. – Как раз наоборот. Возрождение драконов доставит людям множество проблем. И им придется приспосабливаться к новым условиям жизни. Драконы высокомерны и злонравны. Они игнорируют границы и не знакомы с понятием собственности. Если голодный дракон увидит в загоне корову, он ее съест. Для них все очень просто. Бери от мира все, что он может тебе дать.
Чейд криво улыбнулся:
– В таком случае я должен последовать их примеру. У нас появилась возможность жить в мире без драконов, почему бы нам ею не воспользоваться?
Я не сводил с Шута глаз. Слова Чейда его нисколько не расстроили. Он помолчал несколько мгновений, а потом сказал:
– Как пожелаешь. Потому что, когда наступит нужный момент, решение, возможно, будешь принимать не ты. Может быть, я. Или Фитц. – В глазах Чейда вспыхнул гнев, и он добавил: – Не только наш мир, но и человечество нуждается в драконах.
– Это еще почему? – презрительно поинтересовался Чейд.
– Чтобы сохранить равновесие, – ответил Шут и посмотрел на меня, потом в окно, и в его глазах появилось задумчивое выражение. – Человечество не боится никаких соперников. Вы забыли, каково это – делить мир с существами такими же высокомерными, как вы сами. Вы стремитесь устроить все по собственному желанию. Вы составляете карты, проводите по ним границы и заявляете свои права на земли только потому, что умеете изобразить их на бумаге. Вы считаете, что вам принадлежат растения и животные этих земель, не только сегодняшние, но и те, которым еще суждено появиться на свет. Вы не сомневаетесь, что имеете полное право поступать с ними по своему усмотрению. А потом, ослепнув от злобы и заблуждений, развязываете войны и убиваете друг друга из-за линий, проведенных вами на лице мира.
– Полагаю, драконы лучше нас, потому что они ничего подобного не делают, просто берут то, что видят. Дети природы, они наделены свободным духом и обладают высокими моральными качествами – и все потому, что они не способны думать? – все так же ядовито поинтересовался Чейд.
Шут покачал головой и улыбнулся:
– Нет. Драконы не лучше людей. На самом деле они почти ничем не отличаются от людей. Но они – зеркало человеческого эгоизма. Они напомнят вам, что все ваши разговоры о землях и владениях очень похожи на рычание собаки, сидящей на цепи, или на боевую песню воробья. Они реальны ровно до тех пор, пока не стихнет ваш голос. Вы можете заявлять все, что пожелаете, выдвигать какие угодно претензии, мир вам не принадлежит. А вот люди принадлежат миру. Вы не можете владеть землей, в которую рано или поздно упрячут ваше тело, да она и не вспомнит того имени, каким вы когда-то ее называли.
Чейд ответил не сразу. Я решил, что его поразили слова Шута и заставили иначе посмотреть на окружающий мир. Но уже через пару минут он презрительно фыркнул: