4. ЧИНГИЗИДЫ В СИ-ЮЕ. ОБЩИЙ ИТОГ ДОЦИНСКИХ СВЯЗЕЙ КИТАЯ С ЗАПАДНЫМ КРАЕМ. После Тан, во времена "У дай, ши го" ("Пяти династий, десяти государств", 907-960) и в течение IX-XII вв. влияние Китая на ход дел в Центральной Азии было сведено на нет, т.к. распавшаяся империя ослабла, а на развитие событий в Западном крае в это время гораздо большее влияние оказывало государство тангутов Си-Ся, тибетцы, кидани и другие народы. Единое китайское государство Сун (960-1279), наследовавшее Тан в Китае, было одним из сильнейших в Восточной Азии, но, в отличие от Тан, не претендовало на господство в Центральной Азии и насаждение там китайского миропорядка. Начало XIII в. стало переломным моментом в истории всей Центральной Азии, т.к. в это время консолидированные под эгидой Чингисхана монгольские племена вступили на путь войны. Закончило свое существование тангутское государство СиСя, находившееся к северо-востоку от внутреннего Китая, почти полностью было вырезано его население. (270). Подчинились монголам народы, населявшие территории между рекой Селенга и Енисеем, были покорены киргизы. Монголы не номинально, а фактически претендовали на универсальную власть и вообще не собирались терпеть одновременно со своим государством неподчиненные народы. Вероятно, нет смысла отдельно останавливаться на различиях между китайскими и монгольскими правителями Китая, отметим лишь, что прочная феодальная база, на которую опирались китайские империи и переходный период от кочевого скотоводческого общества к оседлости, характерный для монголов того времени порождали несхожесть целей, методов и последствий завоеваний. Уйгурское княжество Кочо первым в Центральной Азии подчинилось монголам. Еще в 1218 г. оно попало под их влияние, а после было присоединено к империи Чингисхана практически без сопротивления. Помощь уйгуров монголам была весьма велика. Вследствие их мирного сотрудничества с Чингисханом, они занимали политически преимущественное положение среди подчиненных монголам государств. Чингисхан даже называл уйгурского идикута (правителя) своим пятым сыном (228). Известно, что в политическом отношении "Сэму" - "цветноглазые" (немонголы) имели определенный служилый статус в государстве и, как таковые, уйгуры обладали некоторыми выгодами от своих тесных связей с монголами, но и монголы получали от этой "дружбы" немало (228). Уйгуры не только платили высокие налоги, выставляли дозор на путевых станциях, но и служили в монгольской армии, и были полезны своими административными и деловыми качествами. Монголы приняли для своего делопроизводства уйгурское письмо, а монгольские ханы и знать нередко брали уйгуров воспитателями для своих сыновей. В 1271 г. потомок Чингисхана Хубилай был провозглашен в Китае императором новой всекитайской династии Юань, объединявшей Северный Китай, часть Центрального и Монголию. Юаньский Китай, наследуя традициям Хань и Тан, также попытался распространить свои завоевания и на северо-западные земли. Подобно этим прецедентам, на пути осуществления этих попыток встали реальные трудности: так войска Хубилая потерпели поражение в Семиреченском походе, и подчинявшиеся Китаю военные поселения в Кочо были ликвидированы (211, с. 58). В конце XIII века уйгурские идикуты Кочо еще платили дань монголам и присылали в Пекин сыновей в качестве заложников, а с 40-х гг. XIV в. Княжество и вовсе переподчинилось среднеазиатским владетелям Чагатаидам (211; с. 59). Б. П. Гуревич справедливо замечает, что завоевания Хубилая, подобно другим монгольским ханам, его предшественникам, нельзя рассматривать как восстановление древней и средневековой империи времен династий Хань и Тан, "ибо Китай и сам в этот период находился под чужеземным владычеством, а китайский народ был лишь одной из первых жертв захватчиков". (184, с. 5; 404).уревича (209; 184). В своей монографии И.Я. Златкин вскрыл корни конфликта Галдана с Цинами, не сводя его лишь к особенностям его характера, личным симпатиям, антипатиям и взаимоотношениям с тем или иным монгольским правителем в качестве причины драматических событий, обусловивших войну 1688 г. и включение Халхи (Северной Монголии) в состав Цинской империи. (209 с. 157). И действительно, Галдан был не столько инициатором этих событий, сколько человеком, воплощавшим планы и замыслы других, много более значительных сил, стремившихся к созданию объединенного монгольского государства, в идеале, независимого от цинского Китая. Это гипотетическое государственное образование должно было объединить все или большинство районов, населенных людьми, говорящими на монгольском языке и исповедавшими ламаизм, а также Восточный Туркестан. Центр этих сил находился в Лхасе, среди ближайшего окружения далайламы. Основным препятствием на пути осуществления этих планов была, несомненно, Цинская империя, а нехалхаские феодалы. Представляется, что во времена Канси цинский Китай был еще не в состоянии претендовать на доминирование в Центрально-азиатском регионе, но и, а то же время, не желал допускать, чтобы на таковое претендовал его соперник, тем более, вознамерившийся создать крупное государственное объединение, сцементированное на этнической и религиозной основе. Переходя к интересующим нас проблемам времен цинского императора Цяньлуна, осуществившего захват Джунгарии и Восточного Туркестана, необходимо отметить, что попытка найти в официальных цинских источниках указания на истинные цели и мотивы той или иной маньчжурской экспансии, практически, обречены на провал. Имперские традиции, в рамках которых все сопредельные (равно как и более отдаленные) народы рассматривались как зависимые от Китая, оставались незыблемыми и при Цин. Так, например, в официальной истории династии Мин, "Мин ши", мы читаем, что причиной походов императора Юнлэ (Чэньцзу, 1403-1425 гг. правления) в центральноазиатские районы (а он отправлялся через Гоби пять раз) было намерение, чтобы "ни одно из десяти тысяч государств в отдаленных землях не осталось не покоренным". (56, 332: 18, лл. 8, 9). Другими словами, по выражению американского синолога Фэйрбэнка, император всеми силами пытался "включить весь мыслимый мир в рамки китайского даннического порядка вещей" (610, с. 332). Как указывалось во введении, и в отечественной, и в зарубежной науке имеется достаточно обширная литература о событиях, связанных с завоеванием Джунгарии и Восточного Туркестана. Что же касается вопросов, более близких к нашей теме, то для работ авторов, занимавшихся проблемами колонизации Китаем Синьцзяна и в той или иной мере затрагивавших вопрос о причинах, толкнувших Цинов на это завоевание, в основном характерен фрагментарно-прикладной подход к этой проблеме. Специального исследования, посвященного интересующей нас теме пока нет. На наш взгляд, столь серьезные события, как завоевание, колонизация и восстановление власти в столь отдаленном от центра районе как Си-юй не могут иметь своей причиной один фактор - либо лишь стремление "умиротворить" (читай усмирить) беспокойных соседей, погрязших в междоусобицах (красная нить цинского официального обоснования экспансии), - либо проводиться ради решения проблемы аграрного перенаселения внутреннего Китая (ниже этот вопрос будет рассмотрен отдельно и подробнее), либо какую-нибудь еще единственную причину. Тем не менее, для формулирования комплексных выводов по этой проблеме, рассмотрим взгляды на нее, начиная с самой цинской эпохи. Цинские документы объясняют мотивы продвижения и экспансии на Северо-Запад в едином ключе: так, в одном из указов императора Цяньлуна 1762 г. в связи с завершением военных действий в Туркестане на этот счет говорится: "Военные походы императоров Канси и Юнчжэна вызывались частыми нападениями ойратов на Халху и Тибет". (34, цз. 2, л. 5). Однако, даже допуская, что император, действительно, считал безопасность Халхи и Тибета неотделимой от безопасности собственно Китая (вслед за ним это мнение разделяли и некоторые исследователи маньчжурского завоевания Джунгарии и Кашгарии), представляется, что попытка раз и навсегда обезопасить свои границы путем присоединения тех государств и народов, которые создавали напряженную ситуацию в пограничных районах, хотя и довольно популярная, если вспомнить историю большинства империй, лишь переносит проблемы извне - вовнутрь, что и произошло в Цинском Китае XIX в., когда разразились мусульманские восстания уже покоренных народов Си-юя. Если бы проблема заключалась лишь в том, чтобы "успокоить границы", Китай мог бы и там воздвигнуть новую Стену, на этот раз не материальную, а военноадминистративную. Этого было бы вполне достаточно, чтобы оградить страну от смут во внешних территориях, тем более, не затрагивавших почти внутренний Китай, что и явствует из источника: "В прежние времена джунгары не жили в мире, грабя и притесняя монголов (подчеркнуто мной - Д.Д.). Со времен Галдана джунгары устраивали набеги, вторгались в Халху и Тибет. Вследствие этого мой дед и отец (Канси и Юнчжэн - Д.Д.) не жалели средств, в течение нескольких десятков лет неоднократно посылали войска на усмирение их. Тревожась, я полагал, что /в силу/ дикости их трудно умиротворить. Они любили драться и грабить друг друга. "Когда чэрэны со своими подданными подчинились нам, -- продолжает источник, - Я (Цяньлун - Д.Д.), использовав этот случай, специально отобрал и послал войска для уничтожения закоренелых мятежников. Армия наша обладала несокрушимой силой. И не прошло одного-двух лет, как мятеж был подавлен и границы умиротворены. Желая мирным путем управлять этим народом (ойратами Д.Д.), предоставил им спокойную жизнь. Однако им не суждено было добиться этого счастья, и судьба обрекла их на гибель. Они вновь возмутились. Поэтому снова послал особую армию для умиротворения их и усмирения Или..." (34, цз. 2, л. 6). Далее составитель "Циньдин Синьцзян шилюэ" Сун Юнь продолжает: "Канси считал Халху нашей окраиной. Если ее не защитить, чтобы предоставить возможность спокойно пасти скот в пограничных с Монголией районах, то это вредно отразится на жизни Монголии. И вот решил отправить войска". (34, цз.2, л.7).
6. РОЛЬ "АГРАРНОГО ПЕРЕНАСЕЛЕНИЯ" ЗАСТЕННОГО КИТАЯ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ ЦИНОВ. НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ. Среди еще не решенных проблем в области выяснения причин завоевания цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана в середине XVIII в. особо стоит вопрос о важности экономического, в частности, аграрного фактора, как одного из главных побудительных мотивов для овладения этими районами. Некоторые исследователи (196; 260) видят именно в острой нехватке пахотных земель во внутреннем Китае одну из основных причин движения цинских завоевателей в Западный край. А между тем, на вопрос о так называемом "земельном голоде" в период, предшествовавший цинским завоеваниям середины XVIII в. времен императора Цяньлуна до сих пор нет однозначного ответа. В этом вопросе, который, в принципе, вообще мало исследован, ученые придерживаются различных мнений. Так, Л. И. Думан в известном труде "Аграрная политика цинского (маньчжурского) правительства в Синьцзяне в конце XVIII в." (196, с.36) видел первую причину его завоевания в назревании "нового взрыва крестьянской войны, выход их которого правительство нашло в военных авантюрах, могущих отвлечь внимание масс. Представляется, что не совсем верно оперировать подобными категориями применительно к азиатскому обществу - феодальной деспотии; в отличие от буржуазного общества гражданского типа или переходного периода, для русско-японской войны мы еще как-то могли бы говорить об отвлечении внимания масс, но вряд ли для Китая середины прошлого века. По мнению Думана, за счет колонизации предполагалось и частичное решение аграрного вопроса. Мнение Л. И. Думана разделяет и В. С. Кузнецов, видящий одну из предпосылок завоеваний в том, что обладание Синьцзяном, "как мыслили при маньчжурском дворе позволяло дать выход избыточному населению Китая, поднять производительные силы в Поднебесной и, в конечном счете, упрочить господство цинского дома". (260, с. 25). Более близкую, по нашему мнению, к истине позицию занимает В. А. Моисеев, который, в отличие от упомянутых авторов, полагает, что соображения военнополитического характера в разработке и осуществлении внешнеполитических акций Цинской империи в Центральной Азии были все же главными (340, с. 45). Специально вопрос о взаимосвязи демографического и земельного факторов периода первой половины XVII в. и завоевания северо-западных земель не рассматривался. Помимо этого, уже давно пора внести ясность в вопрос о том, существовали ли в действительности в этот период перенаселенность Китая и нехватка пахотных земель, либо эти проблемы были относительно разрешены в предшествующий завоеванию период. Хотелось бы остановиться на этом последнем вопросе несколько подробнее. Для начала необходимо уяснить, было ли завоевание, действительно, средством "выброса" за пределы империи назревших противоречий и ликвидации таким образом растущего недовольства низов Цинской империи. Как показывают цифры, численность податного населения Китая с 1600 по 1683 гг. сократилась более чем в 2,5 (!) раза - со 160 млн. человек до 63 млн. человек (274, с. 150) вследствие антифеодальных восстаний первой половины XVII в. и последующей борьбы с маньчжурскими завоевателями. В результате, как и следовало ожидать, во многих провинциях оказалась масса заброшенных и пустующих земель. По сравнению с общей посевной площадью минской поры - 784 млн. му, в период Канси, т.е. к началу захватнических войн Цинской империи в Центральной Азии, в собственно Китае использовалось под посевы лишь 735 млн. му, т.е. налицо значительное количество свободной земли "под рукой" (274, с. 150). В монографии "Цинская империя на рубежах Центральной Азии (вторая половина XVIII - первая половина XIX в.) (259), В. С. Кузнецов снова затрагивает интересующую нас проблему, указывая, что завоевательная война для военнофеодальной верхушки Китая была средством упрочить свое господство. Автор усматривает в состоянии Цинской империи середины XVIII в. признаки начинавшегося упадка - учащение антифеодальных восстаний, как свидетельство кризиса феодальной системы, обострение общенациональных противоречий и склонен присоединиться к мнению императора Цяньлуна, когда после покорения Джунгарии и Кашгарии тот отметил в указе от 9 декабря 1759 г., что "... к счастью ныне обрели возможность использовать свободные земли на пространстве в 10 000 ли и /тем самым/ помочь /подъему/ земледелия и горных промыслов в Китае". (259, с.130). Ко времени отца Цяньлуна императора Юнчжэна (1723-1735 гг. правления) уже просматривалась тенденция к росту, и довольно-таки значительному, народонаселения, поэтому, вероятно, действительно, стоит поверить Цяньлуну, когда он пишет, что "народ набрался сил, и возросло число ртов в Поднебесной" (259, с.13), что "государство наслаждается миром /уже/ в течение 100 лет" (имеется в виду внутренний мир). (259, с.13). Представляется, что в последнем заявлении Цяньлуна есть доля истины, т.к. залив Китай кровью и истребив значительную часть его населения, Цины добились-таки возможности "наслаждаться покоем", т.к. подавленные (а отнюдь не участившиеся) антифеодальные антицинские восстания уступили место другим, скрыто-завуалированным формам борьбы - тайным обществам и пр., участвуя в которых китайское население несло, конечно же, меньшие жертвы, чем в открытых столкновениях с властями. Недовольство только начинало копиться, чтобы позже вылиться в середине XIX в. (спустя 100 лет!) в форму величайшего Тайпинского движения и восстаний нацменьшинств Китая (нянь, мусульман Шэньси и Ганьсу), в свою очередь давшим толчок дунганским и уйгурским восстаниям, приведшим к падению господства Цинов на территории Джунгарии и Восточного Туркестана на 11 лет. Получается, что период, предшествовавший завоеванию, как раз и был периодом относительной стабилизации в Цинском государстве, что, по сути, и предоставило Цяньлуну ресурсы для проведения обширной завоевательной политики. Рассмотрим несколько подробнее земельную политику властей накануне завоеваний, чтобы выяснить, насколько в действительности были нужны Цинам свободные пахотные земли в Джунгарии и Кашгарии для переброски туда "избытков" населения. Кстати, настолько обширной миграции не произошло вообще. Места расселения ханьцев на территории Синьцзяна можно пересчитать по пальцам одной руки. Это полоса к северу от Тянь-Шаня - от Кульджи на Запад до района Урумчи и несколько восточнее его, районы Кашгара, Яркенда и Хами (Комула) посреди подавляющего преимущества казахов, монголов, уйгуров, киргизов и дунган. Стоило бы скорее говорить о переселении китайцев именно ради их обоснования в Си-юе, а не для понижения плотности населения в собственно Китае. Планируемое переселение китайских земледельцев с Синьцзян для Цинов выполняло экономические цели не для собственно Китая, а для самого Си-юя: переселенцы должны были бы снабжать гарнизоны на месте, а не за счет дотаций из центра, обеспечивая тем самым самоокупаемость оккупационного режима и, также, - политические цели: китайцыпереселенцы должны были стать массовой опорой режима завоевателей с Синьцзяне, противовесом, противовесом мятущейся массе мусульманского населения, "пятой колонной империи Цин". Можно сказать, что переселения преследовали "синьцзянские", а не "собственно китайские" цели. Таким образом, вопрос, который нам предстоит осветить - проблема освоения и введения в постоянный хозяйственный оборот новых - целинных и заброшенных земель. Данные источников в основном свидетельствуют за то, что во времена Юнчжэна, в период, предшествовавший пику внешнеполитической экспансии цинского государства, работы по введению в хозяйственный оборот целинных и заброшенный земель приняли наибольший размах. Хозяйственное освоение целинных земель внутри Китая было составной частью политики Цинов, имевшей довольно длительную историю. Уже в 1644 г. сами власти предприняли различные меры к активизации работ по возделыванию целинных и заброшенных земель в целях быстрейшего восстановления экономики, жестоко пострадавшей в период завоевания Китая маньчжурами и до него. Меры, предпринятые императорами Шуньчжи (1644-1661 гг. правления) и Канси (1662-1722) стали стимулом для крестьян, взявшихся позже за обработку целинных земель, так как в годы правления этих императоров побуждение земледельцев к восстановлению заброшенных и освоению целинных земель считалось одной из основных обязанностей провинциальной и местной администрации. Серьезность подобных намерений подтверждается следующим фактом: бедные землевладельцы, решившие освоить какойлибо участок земли, имели право бесплатно получить во временное пользование плуги и семена из хозяйственных резервов местных органов власти. В целом же, наново культивированная земля в большинстве случаев оставалась навсегда во владении освоивших ее крестьян и освобождалась от налогов на пять лет (позже этот срок был увеличен до шести лет для заливных рисовых полей и до десяти лет для сухих полей. (48, 4867). Провинциальная администрация была обязана привлекать крестьян к обработке целинных и заброшенных земель, а масштабы и темпы самой этой обработки были одним из важнейших критериев при оценке служебных заслуг местного начальства. (48, 4858). В период, предшествовавший росту внешнеполитической активности при Цяньлуне, освоение земель проводилось с наибольшим размахом. Документы, отражающие процесс освоения, ранее не использовавшихся или же заброшенных земель показывают, что эти работы концентрировались в малонаселенных местностях провинций, расположенных вдоль среднего течения рек Хуанхэ и Янцзы (48, 4863). В годы правления Юнчжэна программы составлялись не только для тех же регионов, но и расширялись вплоть до верховьев этих двух рек по направлению к пограничным районам (Юньнани и Маньчжурии). Логично предположить, что новые усилия администрации в период, предшествовавший развертыванию широкой внешнеполитической экспансии, были связаны с двумя основными проблемами времени. Первая состояла в новом возрастании численности населения. Как показывают источники и последние исследования, некоторый отрезок мирного времени и успех работ по поддержанию режима рек, начиная с периода Канси, особенно после 1683 г. привели к достаточно стабильному росту населения: с 1683 по 1750 г. оно выросло с 63 млн. до 225 млн. человек, т.е., более чем в 3, 5 раза. (57, с. 96). Второй серьезной проблемой, беспокоившей власти, была концентрация земельной собственности. Бок о бок с увеличением населения шел рост числа крупных землевладельцев, которые получили от периода относительного мира гораздо больше выгод, чем простой народ, и постепенно прибирали к рукам земли мелких собственников. Вследствие покровительства Канси представителям высшего класса и административной неразберихи, царившей во второй половине его правления, приобретение земель крупными землевладельцами проходило почти бесконтрольно. К началу периода Юнчжэна имелись все признаки социального недовольства, а безземельные крестьяне бродили по стране в поисках пустующих земель. В это время несколько китайских ученых-патриотов, в особенности Цзэн Цин, воспользовались ситуацией, чтобы подогреть антиманьчжурские настроения, а некоторые представители чиновничества докладывали трону о желательности ограничения крупного землевладения. (57, с. 86). Становилось ясно, что если обстановку не разрядить, то может возникнуть угроза императорской власти. В конце правления Юнчжэна - начале правления Цяньлуна чиновники вдохнули в работы по введению в хозяйственный оборот новых земель новую жизнь; для бедных крестьян открылись большие реальные возможности не только сделать новые участки земли пригодными для ведения хозяйства, но и пожизненно овладеть пустынными и дотоле некультивированными землями. Несомненно, что это являлось временным выходом из проблем "земельного голода" и аграрного перенаселения. Существует достаточно свидетельств решительных усилий, направленных на активизацию освоения земель в период, предшествовавший завоеваниям середина XVIII в. Некоторые из действовавших тогда правил были гораздо более реалистичными, чем в годы правления предыдущих императоров. От чиновников на местах требовалось неукоснительное выполнение "целинных" программ, им строго запрещалось вымогать деньги у крестьян, обрабатывавших подобные земли. Вдобавок к этому, многие губернаторы и генерал-губернаторы были персонально ответственными за осуществление работ по освоению земель (48, цз. 3, лл. 30-41) в своих провинциях. Бедные крестьяне имели право получать специальные суды из местных общественных фондов (15, цз. лл. 25-26). Одним из наиболее эффективных мероприятий тех лет в этой области было сочетание процесса освоения земель с некоторыми другими мерами. Так, в результате проведения ирригационных работ в столичной зоне стало пригодным для обработки большое количество земли. (15, цз. 81, л. 38). После упразднения системы племенных вождей ("тусы" - свои управляющие и старейшины) у народов мяо, яо и лоло ("гайту гуйлю"), их земли в Хунани и Гуанси также стали доступны китайским землевладельцам. Несомненно, что освоение земель в периоды Юнчжэна и в начале правления Цяньлуна было важным мероприятием для стабилизации государственной экономики и подъема общественного благосостояния. Из-за того, что распашка новых земель находилась под строгим контролем сверху и энергично поддерживалась центральными властями, провинциальная администрация старалась представить двору более впечатляющую статистику, которая отражена в официальных документах (таких, как "Дай Цин личао шилу"), местных исторических хрониках и частных сочинениях. Однако хотелось бы отметить причины, по которым не следует базироваться на этих цифрах, как абсолютно достоверных. Наиболее важная из этих причин состоит в природе китайской меры земли "му", которая не была равнозначна в традиционном землемерии разных провинций. Во многих случаях, местные администрации в фискальных целях "переводили" му в официальных реестрах в единицу, варьировавшую в зависимости от продуктивности земли. (57, сс. 102-103). Короче, благодаря стараниям многочисленных местных чиновников, слово "му" потеряло свое единое значение и цифровое выражение. Это "фискальное" условное му становилось дань мерой земли у чиновников и помещиков. Му же в качестве единицы в системе платежа земельного налога больше не являлось прежним. Прежним. Впрочем, в условиях раздробленности хозяйства и пестроты природных условий, неудивительно, что "фискальное" му практиковалось и раньше. Вторая причина не доверять официальным цифрам для оценки землеустроительной деятельности династии - это несомненное присутствие коррупции и незаконных сделок, относящихся к землеосвоительным работам. С тех пор, как они стали прерогативой императорских властей, а также способом для продвижения по службе и оценки заслуг чиновником, провинциальные власти делали все, чтобы "подать" наверх впечатляющие цифры, соответствовавшие монаршим ожиданиям. Чиновниками, заслуживавшими наибольшее императорское доверие, оказывались те, которые "выдавали" наиболее высокие цифровые показатели, а те местные администраторы, которые не имели возможности или способности побудить крестьян к распашке земель в тех масштабах, в каких от них требовали, подвергались административным наказаниям вплоть до освобождения от должности. (64, цз. 5, л.2). В результате порой предпринимались попытки добиться желаемого, завышая истинные "показатели", а иногда людей даже понуждали осваивать в принципе непригодные земли. В то же время, некоторые крестьяне скрывали заново освоенные земли, чтобы избежать налогообложения. То есть, каковыми бы ни были формы фальсификации, они равно приводили к появлению на свет неверных цифр, искажавших состояние работ по культивированию новых земель. Несмотря на злоупотребления и ненадежность цифр, касающихся введения в хозяйственный оборот в стране новых земель, распашка их была весьма важным фактором в восстановлении сельского хозяйства при ранних Цинах и заложили в некотором роде экономическую основу для его дальнейшего развития. Вплоть до конца XVII века цинское правительство оказалось в состоянии побудить крестьян обработать приблизительно такое же количество земель (701.397.628 му), что и за период царствования императора минской династии Ваньли (Шэньцзуна: 1573-1625 гг. правления), правила земельного налогового обложения и таксации которого были взяты маньчжурами за образец, а в период Юнчжэна мы наблюдаем даже дальнейший прогресс. (57, л. 158). Распашка новых земель в рассматриваемый период привела к увеличению количества мелких земельных собственников. Благодаря помощи, предоставлявшейся в форме правительственных ссуд, многие бедные крестьяне были соблазнены возможностью освоить какое-то количество земли, т.к. в конце концов, они становились хозяевами тех участков, которые сами сделали пригодными для использования. Например, в 1734 г. около 200 000 человек кормились со своих заново обработанных полей в Хэнани; в том же году местные власти Гуаньдуна (полуостров Ляодун) помогли обосноваться почти трем тысячам хозяйств (64, л. 147). Хотя эти цифры тоже могут быть не с