«Надо будет с ним еще переговорить, что он мне посоветует по этому делу. Будет совсем здорово, если ударить по Крылову с двух сторон: со стороны администрации колонии и со стороны оперативных служб. Как говорил покойный Каганович – если есть проблема, значит, есть и человек, – эта пришедшая ему внезапно мысль заставила его улыбнуться. – Было бы здорово, если бы Овечкин возбудил уголовные дела и в отношении друзей Крылова, в частности этого Белоусова. Когда над человеком висит топор правосудия, ему не до моральных ценностей. Вот тогда с ними можно будет легко договориться и Крылов, как бы ни пытался противостоять ему, ничего сделать не сможет. Своя рубашка ближе к телу».
Грачев вышел из машины и направился в свой подъезд. Здесь он жил не так давно и поэтому еще не привык к планировке подъезда. Он дважды повернул направо, прежде чем оказался перед лифтом.
– Извините, мужчина, – обратился к нему молодой человек. – Вы не подскажете, живет в вашем доме Лаврентьев?
– Я не знаю такого, я здесь живу не так давно, – ответил Грачев, чувствуя, как одеревенел от страха его голос.
– Извините, – ответил мужчина и направился к выходу из подъезда.
«Это все неспроста, – подумал Грачев. – Наверняка, хотели убедиться в том, что я живу в этом доме. Как хорошо, что у меня есть загородный дом и сейчас мы все живем в нем».
Он осторожно вышел из подъезда и посмотрел на мужчину, который сидел на лавочке и, развернув газету, что-то читал в ней или делал вид, что читает.
«Нужно срочно уезжать за город, – решил он. – Скорей бы пришла жена, и мы сразу же уехали бы из этого дома».
Он снова вернулся в подъезд и, вызвав лифт, поехал на нем на седьмой этаж, где находилась его квартира.
* * *
Екатерина подъехала к дому на « Форде». Эту иностранную машину подарил ей муж, который приобрел ее через своих влиятельных друзей. Отыскав место на стоянке, она умело припарковала свою машину около дома и, подхватив пакеты с покупками, направилась к себе домой. Она открыла дверь и вошла в квартиру. Грачев сидел за столом на кухне, перед ним на столе стояла початая бутылка водки. Она мельком взглянула на бутылку, отметив про себя, что половину бутылки он уже успел выпить. Раньше она не замечала, что он пьет, но теперь, после возвращения его из Афганистана, он пил почти каждый день, не ограничивая себя в объеме принимаемого алкоголя. Напившись, он часто плакал и винил ее во всех грехах.
– Что случилось, Антон? Почему ты пьян? – строго спросила она его, входя на кухню. – Ты бы хоть форточку открыл, а то воняет, как в грязном трактире.
Он посмотрел на нее мутным взглядом и, заметив пакеты, поинтересовался у нее.
– Ты что опять по магазинам таскалась? А я вот был у генерала Никишина. Разговаривал с ним о твоем бывшем муже – Крылове. Ты знаешь, что он по-прежнему спит и видит, как отомстить нам с тобой!
– С чего это ты взял, Антон? Я-то здесь причем? Ты же его посадил, а не я? Я смотрю, ты до сих пор боишься его.
– Нет, Катя! Это не я посадил его, это мы с тобой его посадили. Кто мне посоветовал написать этот рапорт? Не ты ли? А сейчас хочешь все свалить на меня? Не выйдет, дорогая! Сейчас твой Крылов собирает своих сослуживцев. Это – не люди, а звери. Я там был и видел, что они там делали, для них зарезать человека, что чихнуть. Мне кажется, что они уже следят за нами.
Она громко рассмеялась. Смех ее был каким-то неестественным – нервным и натянутым.
– Кто следит, Антон? Ты можешь мне все нормально объяснить, что с тобой происходит? Мне не нравится, что ты после возвращения из Афганистана стал часто заглядывать на дно бутылки. Что произошло, Антон? Кого ты боишься? Ты знаешь, что я не могу смотреть, как ты спиваешься прямо у меня на глазах?
Грачев усмехнулся и посмотрел на нее.
– Ты за меня не бойся, Катя! Ты лучше себя пожалей. Ты думаешь, что он забыл, как ты его бросила и уехала со мной в Москву?
Она удивленно посмотрела на него. Он протянул руку к бутылке и налил себе четверть граненого стакана. Он выпил водку и, не закусывая, вытер губы рукавом белой рубашки.
– И еще, вчера мне позвонили из колонии и сообщили одну неприятную для нас новость. Его бывшие бойцы хотят обратиться в суд и опротестовать приговор.
– Ну и что? Это – их личное дело. Причем здесь мы с тобой?