Послышалась команда, машина мелко затряслась и тронулась. Путь от вокзала до пересыльной тюрьмы занял более двух часов. Машина часто застревала в уличных пробках, и скоро Крылов почувствовал нехватку кислорода. Металлический кузов автомашины раскалился под летним солнцем, и внутри ее стало нестерпимо душно и жарко. Он сидел в этом узком «стакане» и каждой клеткой своего тела чувствовал эту жару. Вскоре вся его одежда пропиталась потом.
«Скорей бы доехать», – шептал он пересохшими губами, мечтая, как и в Афганистане, о глотке свежего воздуха и воды.
Наконец автомашина переехала какие-то железнодорожные, а может быть, и трамвайные пути и тихо въехала в большой, закрытый со всех сторон тюремный двор.
Крылов выпрыгнул из машины и, подгоняемый грозными криками конвоя, устремился вперед. Их быстро разделили по десять человек и загнали в небольшую камеру без окон. Это была карантинная камера. Александр быстро присел в дальнем конце камеры и прислонился к толстой тюремной стене, от которой веяло прохладой. В этой камере они провели несколько часов. Ближе к вечеру, их всех погнали в баню. Он с нескрываемым удовольствием смыл с себя пот и стал мыть голову. Стоило ему только закрыть глаза от мыла, сильный удар в лицо опрокинул Крылова на пол. Александр схватил свой оцинкованный таз и подставил его под следующий удар крупного мужчины.
– Ломись отсюда, «красноперый», пока мы тебя здесь не «опустили» ниже плинтуса! – выкрикнул он.
Крылов поднялся с пола, смыл с себя остатки мыла и быстро направился к двери. На его стук в предбанник заглянул конвоир.
– Отведите меня в камеру или они меня убьют, – попросил он его.
– А ты, из каких мастей будешь? Опущенный, что ли?
– Нет. Я с «красной зоны», – ответил он ему.
– Бери одежду и пошли за мной, – приказал конвоир. – Почему раньше об этом не сказал? Они же могли тебя убить или опустить.
– В документах все написано – ответил Крылов.
– А кто их, кроме начальства, читает?
Закрыв его в небольшой камере, он быстро удалился куда-то по коридору.
* * *
Утром Крылова перевели в общую камеру, в которой содержались бывшие сотрудники правоохранительных органов. Камера была не очень большой, рассчитанной на восемь арестованных. Половину дня он отвечал на вопросы арестантов, рассказывая им о колонии номер тринадцать. Отдельные из них были уже осуждены и теперь со страхом ждали предстоящего этапа.
– Крылов, что будешь делать, если Верховный Суд СССР оставит приговор без изменения? – поинтересовался у него один из арестованных.
– Если сказать честно, то не знаю. Мне до звонка осталось два года, придется чалиться, деваться некуда. А так, я все-таки надеюсь на торжество справедливости.
– Это хорошо, когда есть хоть малейшая надежда на свободу, – вклинился в разговор один из арестованных. – Люди хоть сидят за что-то стоящее, а я попал сюда за глупость.
Все повернулись в его сторону. Заметив, что на него обратили внимание, он стал рассказывать свою незатейливую историю. Все, затаив дыхание, слушали эту историю, иногда прерывая ее громким смехом. Александру было неинтересно, не только потому, что сам рассказ был довольно глупым, но и потому, что он уже знал, кто этот человек и на кого он здесь работает.
Когда арестованный закончил свой рассказ, в разговор вступил второй мужчина. Крылов резко оборвал его, чем вызвал недовольство у первого рассказчика.
– Ты что права качаешь? Ты кто такой? – поинтересовался он у него.
– Отвали, – процедил сквозь зубы Александр. – А ты не будь дурачком и держи язык за зубами. В камере друзей не бывает. Запомни это раз и на всю жизнь. Забудешь, пожалеешь.
– Ты сам об этом не пожалей, – предупредил его рассказчик.
– Мне жалеть уже не придется. Вся моя жалость осталась там, на воле. Я тоже одного пожалел, вот теперь и сижу за эту жалость.
В камере сразу же стало тихо. Крылов повернулся на бок и закрыл глаза. Он буквально провалился в яму сна. Сколько он спал, он не знал. Проснулся он от грохота открываемой металлической двери. По привычке, вскочив на ноги, он с интересом посмотрел на чернеющий проем двери, ожидая какого-то чуда. Увы, чуда не произошло, в камеру вошел рассказчик и сел за стол. Дверь за ним с грохотом закрылась и в камере повисла тягучая тишина, прерываемая лишь храпом одного из осужденных.
– Ну, как? – спросил его один из сокамерников.