Здесь же и переобмундировались. Многих, когда надели на себя старенькую зимнюю одежонку, стало не узнать. Петр долго искал глазами Настю среди деревенских женщин, собравшихся у избы, где жил Батя. А она стояла рядом — в белом полушубке до пят, в валенках с загнутыми носками и длинными голенищами, в мохнатой бараньей шапке, совсем закрывшей ее лоб, в выцветших бабьих варежках. Да и сам Петр не походил уж на себя. Ему достался при дележе старенький зипун из вытертого зеленовато-коричневого сукна, огромные подшитые валенки деревенской катки и потерявшая форму шапка-ушанка. Зипун он натянул прямо на фуфайку и стал совсем громоздкий. Вспомнил, как в Пскове Зоммер все время называл его медведем, а ему не нравилось. Подумал: «Вот теперь действительно настоящий медведь». А подошедшая в это время к нему Настя назвала его, Петра, М и к у л о й С е л я н и н о в и ч е м.
Чем дальше уходил отряд Бати от лужан, тем чаще Батя задумывался о назначении комиссара. Жалел, что не уберег Ефимова. Он понимал, что впереди еще много трудностей. А люди в отряде постепенно слабели. Раны у бойцов не заживали. Многих то и дело приходилось волочить на волокушах. Забот все прибавлялось. В голове Бати зрела мысль разделить отряд на боеспособную часть и на тай называемый «ходячий лазарет». Боеспособной части бойцов он думал вменить в обязанности не только охрану отряда и разведку, но и поиск жилья, продуктов… К тому же в этой группе бойцов прибавилось — южнее Лисина пристало к ним четырнадцать партизанивших здесь красноармейцев, которые после прорыва фронта под Лугой оказались в тылу врага. Это усиливало и боеспособность отряда Бати.
Но с назначением комиссара Батя мешкал. Удерживало то, что в отряде не было, кроме него, коммунистов. Опасался он и другого: назначение комиссара могло навести бойцов на мысль, а верит ли их командир в свои силы, в то, что выведет их к фронту, и не хочет ли он этим назначением снять с себя долю ответственности за выход на Большую землю.
В конце концов Батя твердо решил: назначать надо. И остановился он на Чеботареве. «Вот посмотрим, что покажет разведка под Колпином. Если надо будет поворачивать на восток, тогда и обнародую решение», — думал он. Эту разведку Батя послал из-под Лисина под Колпино, к Ленинграду, когда к отряду уже присоединились партизанившие здесь красноармейцы из окруженцев. Возглавил ее Семен.
Погода стояла теплая, и разведчиков ждали в густом еловом лесу. Жили в «норах» — у елей обломили нижние ветви, застлали место возле ствола еловыми лапами и возвели вокруг стены из нарезанного брусьями снега. Пока ждали разведчиков, Батя часто по утрам отходил за ель и, приставив к мохнатому уху ладонь, вслушивался. И казалось ему, что слышится фронт. Однажды он даже заставил послушать Чеботарева. Тот ничего не уловил, и Батя, насупившись, полез в «нору».
Разведчики вернулись на третий день, к вечеру. Вести принесли они неутешительные — фронт почти под самым Ленинградом и подойти к передовой вряд ли удастся, потому что слишком густо там гитлеровского войска, но в то же время и радостные — Ленинград сражается и совсем не думает уступать фашистским ордам.
С каким-то неподдельным восхищением рассказывал Семен собравшимся у костра партизанам о сражающемся Ленинграде. Слушая его, они сияли от переполнявшего их радостного чувства. Чеботарева душили спазмы. Настя поодаль от сгрудившихся бойцов собиралась перевязывать вернувшегося с Семеном раненого разведчика и тоже вслушивалась. Перевязывать ей было нечем, и она, прикрывшись от людей полою, вытянула из-под ватных брюк подол платья и рвала его на полосы. А Семен говорил и говорил. И казалось, его новостям не будет конца. Настя уже перевязывала рану, когда Семен стал рассказывать, как наша морская крепостная артиллерия обрабатывает немецкие позиции. Петр косил глазами на Настю, на бойцов. Волновался не меньше, чем они.
— Как ударят, — взмахивал рукою ликующий Семен, — ажно гром стоит… будто землетрясение. Земля под гитлеровцами так ходуном и ходит. Того и гляди — разверзнется, и уйдут они в нее…
— В воздух целые деревья летят, как перышки, — вставил его напарник по разведке…
Представление о работающей артиллерии врезается в память, и бойцы, продолжая слушать Семена, долго еще живут восторженным чувством, радостные уж от одного того, что фронт есть, а раз есть, то гитлеровцы врут, что Красной Армии вот-вот придет конец, и, следовательно, до фронта отряд доберется.