— Каждую карту в этой колоде нарисовали мои личные художники, — заметил Гаральд. — Они сделаны в старинном стиле, без магии. Так что эта колода довольно ценная.
— Я ужасно благодарен тебе, старина, — вяло поблагодарил Симкин.
Гаральд поднял руку.
— Ты, конечно, заметил, что у меня в руке кое-что осталось. Карта из твоей колоды.
— Дурак... — сказал Симкин, приглядевшись повнимательнее. — Как забавно.
— Да, Дурак, — повторил Гаральд, вертя в руке карту. — Проведи их как следует, Симкин.
— Уверяю вас, ваше высочество, — они не могли попасть в лучшие руки! — искренне сказал Симкин.
— И ты тоже, — ответил Гаральд. Он накрыл карту ладонью, и она исчезла. Все молчали, только смущенно переглядывались. Тогда принц рассмеялся. — Я просто пошутил! — сказал он и хлопнул Симкина по плечу.
— Ха-ха! — Симкин тоже засмеялся, но было понятно, что ему совсем не смешно.
— А теперь вы, отец Сарьон, — сказал Гаральд. Он подошел к каталисту, который сидел и смотрел на свои башмаки. — У меня нет ничего ценного, что я мог бы вам подарить — по крайней мере, ничего материального.
Сарьон поднял взгляд на принца и облегченно вздохнул.
— Но мне кажется, вас все равно не порадовала бы никакая материальная ценность, — продолжал принц. — И все же я приготовил для вас подарок — хотя это подарок больше для меня, чем для вас. Когда вы с Джорамом приедете в Шаракан, — Сарьон обратил внимание, что принц всегда говорит об этом, как будто твердо уверен, что так и будет, — я хочу, чтобы вы присоединились к моему двору.
Каталист при королевском дворе! Сарьон невольно оглянулся на кардинала Радисовика. Кардинал благожелательно улыбнулся, стараясь подбодрить каталиста.
— Это... — пробормотал Сарьон, не находя слов. Потом откашлялся и сказал: — Это неожиданная честь для меня, ваша светлость. Слишком большая честь для того, кто нарушил законы своей веры.
— Но не слишком большая честь для человека верного, преданного и способного к состраданию, — мягко сказал принц Гаральд. — И как я уже сказал, это подарок и для меня самого. Я надеюсь, снова наступит день, когда я попрошу вас, отец, дать мне Жизненную силу.
Отвернувшись от каталиста, Гаральд подошел наконец к Джораму.
— Я знаю, ты тоже ничего не хочешь принимать от меня в дар, — сказал принц и улыбнулся.
— Как сказал каталист, вы уже достаточно нас одарили, — ровным голосом ответил Джорам.
— «Достаточно нас одарили, ваша светлость», — строго поправил кардинал.
Лицо юноши потемнело от гнева.
— Ну, что ж... — сказал Гаральд, стараясь сохранить самообладание. — Похоже, такова твоя судьба, Джорам, — постоянно принимать от меня что-нибудь в дар.
И снова принц протянул вперед руки. Воздух над раскрытыми ладонями замерцал, потом сгустился, принимая форму кожаных ножен для меча, добротной ручной работы. Ножны были покрыты рунами силы, выложенными золотом. Но кроме этих рун, никаких других символов на них не было. Посредине ножен осталось чистое пятно.
— Я оставил это место незанятым намеренно, Джорам, — сказал принц. — Чтобы ты мог нанести туда свой фамильный герб, когда придет время. А теперь давай я покажу, как этим пользоваться. Я разработал их конструкцию специально для тебя. Вот эти ремешки, — с гордостью продолжил принц, показывая Джораму, как они устроены, — застегиваются вокруг груди, так что ты сможешь носить меч на спине, незаметно, под верхней одеждой. Руны, которые здесь выгравированы, сделают меч меньше и легче, когда он будет в них вложен. Ты сможешь носить его с собой всегда и везде. Это очень важно, Джорам, — сказал принц, пристально глядя в глаза юноше. — Темный Меч — твоя лучшая защита, и в то же время в нем таится самая большая опасность для тебя. Никогда с ним не расставайся. Никому не показывай, что он у тебя есть. Используй его только тогда, когда твоей жизни будет угрожать опасность. — Принц оглянулся на Мосию и добавил: — Или для того, чтобы защитить других людей.
Лучистые карие глаза принца снова обратились на Джорама, и Гаральд впервые увидел, как с лица юноши спала застывшая каменная маска.
Джорам смотрел на ножны, и его взгляд светился теплотой, радостью и благодарностью.
— Я... Я не знаю, что сказать, — пробормотал он.
— Например, благодарю вас, ваша светлость, — подсказал Гаральд и протянул ножны юноше.
Приятный запах дорогой кожи хлынул Джораму в ноздри. Он погладил ладонью плоскость ножен, покрытую изысканной вязью золотых рун, всмотрелся в сложное плетение кожаных ремешков. Подняв взгляд, юноша посмотрел в глаза принца — веселые, полные ожидания и уверенности в победе.
Джорам улыбнулся.
— Спасибо, мой друг. Спасибо тебе... Гаральд, — твердо сказал он.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Епископ Ванье сидел за рабочим столом в своих роскошных покоях, в Соборе Мерилона. Не настолько пышные и великолепные, как его резиденция в Купели, епископские покои в Мерилоне были просторными и удобными и состояли из спальни, гостиной, столовой и кабинета с небольшим помещением для дьякона, который исполнял при епископе обязанности секретаря. Из любой комнаты открывались чудесные виды, хотя это были и не широкие просторы зеленых равнин и вершины скалистых гор, которыми Ванье привык наслаждаться у себя в Купели. Из собора с хрустальными стенами открывался вид на саму столицу. Дальше, за пределами купола, окружающего город, начинались поля и луга. А если посмотреть вверх, сквозь хрустальные купола и шпили, венчавшие Собор, можно было увидеть королевский дворец, который парил надо всем городом. Дворец из сияющего хрусталя сверкал в небесах, словно солнце.
Этим ранним вечером епископ Ванье обратил свой взор вниз, на город Мерилон, который занимал его мысли. Жители города давали красочное представление — они всячески старались приукрасить закат. Это был подарок от Прон-альбан, магов, придающих форму камню, которые пожелали отпраздновать прибытие в столицу его святейшества. Хотя за пределами магического купола, окружающего город, свирепствовала зима и все вокруг было укрыто снежным ковром, здесь, в Мерилоне, было по-весеннему тепло. В последнее время императрица больше всех других времен года любила весну. Следовательно, закат солнца был таким, каким бывает весной, — приукрашенный магией Сиф-ханар так, чтобы цвета стали глубже и насыщеннее и плавно переходили от приглушенного розового к более глубокому малиновому, с изысканным пурпурным мазком в самом сердце картины.
Закат и в самом деле получился удивительно красивым, и обитатели Верхнего города — благородные господа и верхушка третьего сословия — парили над улицами в полупрозрачных шелках, трепещущих лентах и блестящем атласе и наслаждались восхитительным зрелищем.
Но епископа Ванье ничто не радовало. Ему было безразлично, сядет ли солнце вообще. Ему было безразлично, какая погода за окном — теплый весенний вечер или лютый снежный буран. Надо признать, ураган с громом и молниями гораздо больше соответствовал бы настроению епископа. Ванье шарил короткими толстыми пальцами по крышке стола, что-то перекладывал с места на место, что-то отбрасывал в сторону, что-то пододвигал поближе. Это был единственный внешний признак недовольства или волнения, потому что широкое лицо епископа сохраняло такое же неизменно величественное и сосредоточенное выражение, как и всегда. Однако два облаченных в черное человека, молча стоявшие перед епископом, заметили, как нервно Ванье перебирает бумаги, как они замечали все остальное — от красивейшего заката до недоеденных остатков епископского обеда.
Внезапно епископ перестал теребить бумаги и с силой хлопнул ладонью по крышке стола из розового дерева.
— Я не понимаю... — его голос звучал ровно и спокойно, как всегда, но это кажущееся спокойствие обходилось Ванье очень дорого, — почему вы, Дуук-тсарит, со своим хваленым могуществом, не можете разыскать какого-то юнца!
Колдуны едва заметно повернули головы друг к другу и переглянулись. В глубине черных капюшонов сверкнули глаза. Потом Дуук-тсарит снова повернулись к Ванье, и одна из них заговорила — уважительно, но непримиримо. Она явно чувствовала себя хозяйкой положения.