— Джорам, — мягко сказал Сарьон и встал, чтобы посмотреть юноше в лицо. — Если ты действительно хочешь позаботиться об этой девушке, ты немедленно исчезнешь из ее жизни. Единственный дар, который ты можешь ей принести, — это печаль.
Джорам смотрел на Сарьона и молчал. Каталист видел, что его слова глубоко тронули молодого человека и что в сердце Джорама происходит борьба. Может быть, Джорам сказал правду и действительно изменился за эту долгую ночь. А может быть, изменения нарастали постепенно, естественным образом, под влиянием дружеского отношения и терпеливой заботы.
Но Сарьон так и не узнал, чем завершилась внутренняя борьба в душе Джорама и к какому решению в результате пришел молодой человек — такой ранимый в эти минуты. Потому что в следующую минуту воцарился хаос. Семейство Самуэлсов только что возвратилось из собора, когда над особняком показался личный экипаж императора. Он опускался с неба, словно звезда.
— Ну, Симкин, во что ты вляпался на этот раз? — со скукой голосе спросил император.
Невозможно описать смятение, охватившее домашних слуг Самуэлсов, на которых свалилась честь принимать у себя высочайшую особу. Император вышел из экипажа и проплыл в садик перед домом прежде, чем кто-нибудь из слуг успел шевельнуться. Слуги стояли, как будто остолбенев, и во все глаза смотрели на императора. К счастью, как раз в это время Симкин выплыл из парадной двери. Он попал прямиком в объятия императора и возопил о «позоре», «унижении» и «колодках».
Император потрепал Симкина по плечу. Леди Розамунда первой пришла в себя и — как отличный генерал, каковым она и была, — собрала свои опешившие войска и, повела их в бой. Вежливо пригласив императора в дом, леди Розамунда провела его в гостиную и усадила в лучшее кресло, какое нашлось в доме. Все семейство и гости расположились вокруг высочайшей особы.
— Знаешь, Банки, я не могу это даже описать, — обиженным тоном говорил Симкин. — Такое унижение, ты не представляешь: хватают человека возле Врат, как будто этот человек какой-нибудь убийца...
Сарьон, который скромно стоял в уголке, замер при этих словах Симкина и увидел, что глаза Джорама настороженно блеснули. Симкин, ничего не заметив, продолжал тараторить:
— И в результате мне приходится скрываться в этом... особняке, хотя, конечно, дом очарователен, а леди Розамунда — воплощенное гостеприимство, — Симкин небрежно послал миледи воздушный поцелуй, а она в ответ присела в реверансе чуть ли не до пола. — Но это, конечно, не совсем та обстановка, к которой я привык. — Он промокнул уголки глаз оранжевым платком.
— Знаешь, Симкин, мы думаем, что тебе сказочно повезло, — ответил император, улыбнувшись и лениво взмахнув рукой. — Премилый особняк, милорд, — заметил он, повернувшись к хозяину дома. Лорд Самуэлc низко поклонился. — Ваша леди супруга — истинная драгоценность, и мы видим ее лучшие черты в вашей очаровательной дочери. Мы сделаем для тебя все, что в наших силах, Симкин. — Император встал, намереваясь уходить. Домашние слуги снова растерялись, не зная, что делать. — Но мы полагаем, что тебе следует какое-то время погостить здесь, если, конечно, лорд Самуэлс не возражает.
Милорд поклонился — несколько раз. Милорда распирали переполнявшие его чувства. Он свыше всякой меры горд, свыше всякой меры польщен. Он потрясен высочайшей честью — принимать у себя дома личного друга его императорского величества.
— Да... — нетерпеливо сказал император. — Довольно. Благодарю вас, лорд Самуэлс. А мы, Симкин, постараемся выяснить, кто за всем этим стоит, кто это учинил и что можно с этим сделать. Тебе придется подождать день или два, так что пока не разгуливай по улицам. Мы можем сделать только это, когда дело касается Дуук-тсарит, — ты же знаешь.
— О да. Собаки! — сердито буркнул Симкин, а потом вздохнул. — Как всегда, вы бесконечно добры, ваше величество. Только пару слов...
Он заставил императора наклониться и зашептал что-то ему на ухо. Слышны были только слова «графиня», «горячее блюдо» и «к несчастью, оказалась обнаженной». Император громко расхохотался — очень весело и искренне. Сарьон, который много раз бывал при дворе, никогда не слышал, чтобы император так смеялся. Его величество похлопал Симкина по плечу.
— Мы понимаем, но теперь нам пора уходить. Государственные дела и все такое... Невозможно отдохнуть даже в День Олмина, — заметил император, повернувшись к семейству Самуэлсов, которое выстроилось в ряд, чтобы попрощаться с высочайшим гостем. Император направился к выходу. — Лорд Самуэлс, леди Розамунда... — Он протянул им руку для поцелуя. — Еще раз благодарю вас за то, что приютили этого молодого прохвоста. Вскоре у нас будет праздник. Большой бал во дворце. Приходи на бал, Симкин, и приводи лорда Самуэлса и его очаровательное семейство. Ну, как? — Взгляд императора остановился на Гвендолин. — Вам нравится такое предложение, юная леди? — спросил он, оставив официальный тон и манеры и улыбнувшись девушке отеческой улыбкой, задумчивой и печальной.
— О, ваше величество! — прошептала Гвендолин и прижала ладони к груди. Приглашение императора привело ее в такой восторг, что она даже позабыла присесть в реверансе.
— Все хорошо, миледи, — мягко сказал император, когда леди Розамунда упрекнула свою дочь за дурные манеры. — Мы помним, каково это — быть молодым. — И снова в его голосе прозвучала печаль с оттенком сожаления.
Император подошел к двери. Сарьон уже поздравлял себя с тем, что этот неожиданный визит обошелся без происшествий, как вдруг заметил, что Симкин с озорным видом оглядывается по сторонам. У каталиста сжалось сердце. Он понял, что Симкин задумал. Перехватив взгляд молодого человека, Сарьон выразительно завертел головой, отчаянно стараясь затеряться среди мебели. Но Симкин простодушно улыбнулся и сказал, как бы между прочим:
— Ей-богу, из-за этой кошмарной неприятности я так разволновался. Даже позабыл представить вашему величеству моих друзей. Ваше величество, это отец Дангстабль.
— Данстабль... — пробормотал несчастный каталист и низко поклонился.
— Отец, — сказал император, сопроводив слова изящным жестом и легким кивком благоухающей духами, напудренной головы.
— А это двое моих друзей — актеры, — продолжал Симкин. — Их сценические псевдонимы — Мосия и Джорам. На балу мы покажем шараду...
Сарьон не слышал, что еще сказал Симкин, — и император тоже не расслышал.
Император снисходительно протянул руку Мосии, который поцеловал ее. При этом юноша так покраснел, что его лицо могло соперничать по цвету с рубинами в перстнях его величества. Джорам подошел, чтобы тоже поцеловать императору руку.
Когда Симкин представлял их, Джорам стоял немного позади Сарьона, в тени алькова. Теперь он вышел вперед, прикоснулся к руке императора и склонил голову, хотя и не поцеловал руку, а потом выпрямился. И оказался на хорошо освещенном месте, залитом светом из окна напротив. Солнечный свет ясно обрисовал прекрасные, тонкие черты лица Джорама, его высокие скулы, сильный, гордый подбородок. Свет заиграл в волосах юноши, точно таких же, как волосы его матери, красота которых была воспета в балладах и сказаниях. Эти волосы, казалось, жили своей собственной жизнью, как волосы мертвеца...
Увидев Джорама, император застыл на месте. Кровь отхлынула от его лица, глаза расширились, губы беззвучно зашевелились.
Сарьон затаил дыхание. Он знает! Да поможет нам Олмин! Он знает.
«Что он будет делать? — думал испуганный каталист. — Вызовет Дуук-тсарит? Конечно же нет! Нет, он не сможет предать своего собственного сына...»
Сарьон быстро огляделся. Наверняка все заметили! Но нет — похоже, никто не смотрел на императора.