Путь на холм был долгим и трудным.
Кэти Райс проделывала его уже бессчетное количество раз: вверх по извилистой тропке, петляющей по склону, и так всю дорогу от реки до Города. Она знала там все наизусть: раскрошенную скалу, словно указатель встречающую ее за третьим поворотом, рощицу молодых дубков, едва виднеющихся из-за склона где-то на полпути, ту ее часть, что все редела под жестокими ударами ветров. На прошлой неделе во время собрания Уильям Тир вспоминал об этом участке и сказал, что пора за него браться и как-то укреплять. Он попросил откликнуться добровольцев, и тут же сотни рук взлетели в воздух.
Да, Кэти знала эту тропку, но это не мешало девушке ненавидеть ее. Она терпеть не могла долгую ходьбу, когда заняться нечем и остается только думать. Но овечья ферма была на вершине холма, а Кэти любила шерсть с той же страстью, с какой ненавидела ходьбу. Ей было всего три, когда мама впервые дала ей в руки вязальные спицы, и теперь, в четырнадцать, она не только лучше всех в Городе вязала, но и была одной из лучших прях и красильщиц. И этот поход был платой за возможность прясть и красить шерсть самой.
Она миновала лесок и увидела Город: сотни маленьких деревянных домиков, расположившихся на округлой вершине холма. Дома спускались в низину между холмов, прямо к реке, огибающей город прежде, чем нести свои воды сперва на юг, а затем на запад. Мама рассказывала, что они нашли это место, идя вверх по течению реки от самого океана. Кэти пыталась представить, как это место выглядело для первых поселенцев: просто скопление холмов, поросших лесом. Шестнадцать лет прошло со времени Перехода, и хоть для Кэти это казалось немалым сроком, она прекрасно понимала, что времени прошло совсем мало.
Она обернулась и пошла спиной вперед, чтобы насладиться любимым пейзажем: кроны деревьев, покрывающих склон, за ними яркая голубая лента реки, пересекающая изумрудно-золотые поля. Отсюда Кэти могла разглядеть даже людей: их было около пятидесяти, обрабатывающих широкий прямоугольник высаженных рядами растений на том берегу реки. Они будут работать до самого заката, а если потребуется, то и ночью, при свете фонарей. Еще до рождения Кэти поселенцы пережили несколько тяжелых лет: голодное время, как называла их мама. Так было, пока они не разобрались, как выращивать урожай. Больше четырех сотен людей – почти четверть всего населения – погибли. И теперь фермерство было самым важным занятием в Городе.
В следующем году, когда Кэти будет достаточно взрослой, чтобы выбрать себе профессию, она сможет выбрать и ферму, но вряд ли захочет. Ей совсем не нравился физический труд и необходимость таскать тяжести. Но в сентябре и в октябре все, кроме младенцев и стариков, разбитых артритом, выходили на работу в поля. У них все еще не хватало профессиональных фермеров, а урожай нужно было убрать до наступления холодов. И если кто-нибудь жаловался – а такие всегда находились – взрослые неизбежно вспоминали голодное время и снова перебирали все эти старые истории: о том, как пришлось убить и съесть всех собак, кроме щенков; как несколько групп сбежали под покровом ночи на поиски пропитания и, наверное, сгинули в снегах; как Уильям Тир отдавал свою долю еды другим до тех пор, пока не исхудал настолько, что подхватил пневмонию и чуть не умер. Теперь у них было много зерна, картофеля, моркови, клубники, капусты и кабачков, а еще здоровое поголовье коров, овец и кур, так что теперь никто не голодал. Но каждую осень Кэти приходилось снова и снова слушать истории о голодном времени, и теперь ее тошнило от одного только слова «урожай».
На одном из прошлогодних собраний Уильям Тир сказал одну вещь, которая никак не выходила у Кэти из головы: придет время, и все эти равнины, насколько хватает глаз, станут засеянными полями. Кэти даже представить не могла эти необъятные пустоши разбитыми на ровные ряды грядок. И очень надеялась, что она не доживет до этого дня. Ей больше нравился нынешний пейзаж.
– Кэти!
Она обернулась и увидела Роу выше по тропинке, где-то в сотне футов от нее. Кэти поспешила ему навстречу, чувствуя, как внутри рождается какое-то предвкушение.
С Роу дорога становилась интереснее; это ему всегда удавалось.