«Мы были друзьями, – внезапно вспомнил Ловкач. – Добрыми друзьями».
Но все это осталось в прошлом, и, кажется, с тех пор прошла целая вечность. Когда темное пятно перед ним превратилось в мужчину, Ловкач напрягся. Жители Фэрвитчских гор окружили фигуру Сироты множеством мифов и легенд, но среди откровенных выдумок была и крупица правды: говорили, что у него два лица, одно светлое и одно темное. Какое же он покажет сегодня?
Светлое. Лицо, обращенное к Ловкачу, было ему давно знакомо: все такое же бледное, полное высокомерия. И лукавства. Роу всегда мог и черта уговорить; когда-то давно он смог убедить и Ловкача принять самое ужасное решение в своей жизни. Они молча разглядывали друг друга, стоя на открытом всем ветрам склоне, и Мортмин раскинулся за их спинами.
– Чего ты хочешь? – спросил Роу.
– Хочу отговорить тебя от этого. – Ловкач обвел рукой склон, лежащий у их ног. – От того пути, что ты выбрал. Ничего хорошего из этого не выйдет, даже для тебя.
– А с чего ты решил, что тебе известен мой путь?
– Ты идешь на юг, Роу. Я видел твоих тварей, рыскающих по ночам в деревнях неподалеку от Гляс-Вер. Мне неизвестна твоя конечная цель, но бедные мортийские крестьяне, определенно не имеют к ней никакого отношения. Почему бы тебе не оставить их в покое?
– Моих деток нужно кормить.
Ловкач ощутил движение справа от себя: одна из них, на это раз девчонка лет десяти, уселась на вершине скалы, уставившись на него напряженным неподвижным взглядом.
– И сколько у тебя теперь детей, Роу?
– Скоро будет легион.
Ловкач застыл, чувствуя, как где-то внутри разрастается темная дыра.
– И что потом?
Роу лишь широко улыбнулся. В этой улыбке не было ничего человеческого, и Ловкачу с трудом удалось не отшатнуться.
– Однажды ты уже разрушил королевство Тира, Роу. Ты правда хочешь сделать это снова?
– Мне помогли его разрушить, мой друг. Неужели прошло так много времени, что ты успел забыть? Или найти себе оправдание?
– Я помню о своих грехах. И пытаюсь искупить их.
– И как ты с этим живешь? – Роу указал на лежащую под ними землю. – Мортмин превратился в сточную канаву. Тир по-прежнему тонет.
– Неправда. Его удержат на плаву.
– Девчонка? – Роу издал смешок, глухой и безрадостный. – Да ладно, Гэв. У нее нет ничего, кроме верного пса и дара управлять толпой.
– Меня ты не проведешь, Роу. Ты тоже ее боишься.
Долгое мгновение Роу молчал, а затем спросил:
– Что ты здесь делаешь, Гэв?
– Служу девчонке.
– А! Так ты снова переметнулся.
Укол достиг цели, но Ловкач не отреагировал на провокацию.
– У нее твой сапфир, Роу. И сапфир Тиров, а еще их кровь. Она была там.
Роу замер с непроницаемым выражением лица.
– Где?
– В прошлом. Она видела Лили, видела Тира.
– С чего ты взял?
– Она сама сказала, а она не лгунья. Это лишь вопрос времени, когда она доберется до Джонатана. До нас.
Роу не ответил. Его взгляд скользил от скалы к скале. Ловкач, чувствуя, что ему удалось пробить брешь в стене его равнодушия, задавил в себе гнев и снова ринулся в бой.
– Разве ты не понимаешь, Роу, что это все меняет?
– Это ничего не меняет.
Ловкач вздохнул. У него в рукаве осталась последняя карта – информация, которую он берег на крайний случай. Это были отчаянные меры, ведь они заставят Роу начать охоту. Но таких мер требовали нынешние тяжелые времена. Королева у мортийцев, а без нее, Ловкач подозревал, Тирлинг разлетится на куски и без помощи Роу.
– Корона объявилась.
Роу вздернул голову вверх, словно собака, учуявшая что-то в воздухе.
– Корона?
– Да.
– Где?
Ловкач не ответил.
– С чего ты взял, что это не корона Рэйли?
– Потому что ту я уничтожил много лет назад, чтоб она наверняка не досталась Томасу. Это настоящая корона, Роу.
– Моя корона.
У Ловкача сердце упало. Давным-давно он помог этому человеку по доброй воле. Они оба совершали ужасные преступления, но раскаялся лишь он. Роу хватал, присваивал и никогда не оглядывался назад. На секунду у него мелькнула мысль, что он зря вообще пришел сюда, но он загнал ее поглубже и продолжил.
– Если бы корона оказалась в наших руках, Роу, мы могли бы отдать ее девочке, чтобы она все исправила. Могли бы искупить прошлое.
– Тебя все эти годы мучило раскаяние, и ты решил, что всех остальных тоже. Твои терзания совести меня не касаются. Если моя корона где-то там, я верну ее.
– И что потом? Никакие богатства мира не исправят того, что случилось с нами.