— Останься. Так не хочется отпускать тебя.
Я подумала, что и вправду ничто не мешает мне остаться. Джемиля я больше не боюсь.
И я остаюсь.
Утром мы стали договариваться о новом свидании. Оказалось, это не так просто уладить. Мишель прав, если я буду появляться у него совсем открыто, я скомпрометирую себя. Четверг после обеда — его свободное время.
— Но ждать тебя целую неделю,— он жмурится, лицо у него трагическое и смешное,— я умру. Или уморю какую-нибудь пациентку.
— Что же делать?
— Я пошлю Сабри. Он передаст тебе записку, как только у меня выдастся свободная минута; а ты ответишь, свободна ли ты.
— Ты так доверяешь ему?
— Доверяю вполне.
Кажется, это самая длинная запись в моем дневнике. Перечитала и поняла, что не описала и половины из того, что пережила, перечувствовала в тот день.
67
По дороге домой (в наемном экипаже) заехала к маме. Почему-то мне казалось, что нужно это сделать. И не ошиблась. Мама была немного встревожена.
— Джемиль приезжал. И как только вы не столкнулись! Но ты не тревожься. Он сказал, что ты не ночевала дома.
— А ты, мама? Что ты ему сказала? — перебиваю настороженно и нетерпеливо.
— Сказала, что ты ночевала у меня, а потом поехала домой. Говорила спокойно.
Мама будто гордится своим поведением, как школьница, хорошо ответившая урок любимой учительнице.
— Я ночевала у Сабире, мама.
Теперь я поняла; что для того, чтобы хорошо лгать, надо самой верить в свои слова. В тот момент я верила, будто и в самом деле ночевала у Сабире. А мама? Поверила? Или только сделала вид?
Зачем приезжал Джемиль? Побаивается моей взбалмошности, экстравагантности? Опасается, что мое поведение как- то отразится на его репутации? Чего он хочет? Шантажировать меня? Очернить перед родителями? Напрасно! Ведь он у меня в руках. Я знаю его тайну. Но все равно буду осторожна.
68
Читаю «Шагреневую кожу». Тоску навевает эта книга. Эта грустная история волшебного клочка шагреневой кожи, который сжимался, уменьшался после каждого исполнившегося желания. Кажется, я понимаю, почему эта книга нравится Мишелю. Она нравится и мне. Наши желания ведь не могут исполняться так волшебно и таинственно. Вот нам и приятно читать о том, как это происходит у кого-то. А обе героини — Полина и Феодора. Какая из них — идеал для Мишеля? Нет, я на них не похожа, ни на одну, ни на другую. А на кого? Пожалуй, сама на себя.
69
Заехала Сабире. Я читала.
— Ну, как свободная жизнь? — спросила она, подразнивая. Я показала ей книгу и тотчас же отложила на туалетный столик. (Мы сидели в моей комнате.) Почему-то не хочется, чтобы Сабире разглядывала книгу Мишеля.
— Свободная женщина читает французский роман! — Сабире расхохоталась.
— Это одно из ранних произведений Бальзака,— нерешительно произнесла я.
— Ах ты, ученая головка! Между прочим, в субботу вечером собираемся на вилле.
— Я хотела бы поехать,— быстро откликнулась я.
— Я заеду за тобой?
— Да, теперь заезжай открыто. Ничего нет страшного в том, что я ночую у подруги.
Надеюсь, там будет Мишель.
70
Сабри все не несет записку. А если я была для Мишеля всего лишь минутной прихотью? Нет, не верю...
71
Снова думала о Полине и Феодоре — героинях «Шагреневой кожи». Одна — Феодора — светская дама, роковая женщина, бессердечная, но по-своему обаятельная красавица; другая — Полина — ангельская красота, кроткая женственность, готовая жертвовать собой во имя любимого. Настоящий идеал! Но я все же не такая. Нет, не такая. А какая я? Можно ли узнать себя? То, что видят люди,— это одна я, для Мишеля я — иная, для мамы — третья, для самой себя — четвертая. Нет, это бесплодные размышления.
72
Наконец-то! Сабри принес записку в запечатанном конверте. Элени проводила его ко мне. Днем. Джемиля не было. Завтра!
73
Примчалась к Мишелю. Несколько чудесных часов полной, счастливой жизни. Я сказала, что Сабри лучше приходить днем, когда Джемиля не бывает дома. Миш ответил, что он и сам догадался предупредить Сабри.
— Ведь я люблю замужнюю женщину.
— А это не страшно, что Сабри так много знает о нас?
— Я ему доверяю, я ведь тебе уже говорил. Не думай об этом. Сабри — надежный человек.
Он как-то странно произнес это «надежный человек», будто речь шла не о слуге, переносящем любовные записки, а о каком-то заговорщике. Смешно!