Выбрать главу

Внезапно он проснулся. Быстро повернулся и посмотрел на меня с улыбкой. Я стояла, выпрямившись, и какая-то смущенная.

— Перчатку порвала,— проговорил он, улыбаясь.

— Это гвоздь в калитке, — Я быстро спрятала руки за спину.

Мы обращались друг к другу с такой тихой, сдержанной нежностью.

— Дай мне, я зашью, — тихо произнес он.

Я подумала, что он шутит, сняла перчатку и, улыбаясь, протянула ему.

Он откинул покрывало, встал с постели, на нем было все то же белое белье в обтяжку. Он, чуть подаваясь вперед (его манера), подошел к нише, где были расставлены некоторые его туалетные принадлежности, и раскрыл небольшую шкатулку.

Держа в руке мою перчатку, катушку с нитками, иголку, он снова забрался с ногами на постель, скрестил ноги и начал быстро и умело делать стежки. Я растерянно улыбалась. Склонив голову, он запел амане — протяжную турецкую песню. Амане всегда трогали мое сердце. Мне было немного неловко, грустно и хорошо. Эту пару перчаток я буду часто надевать, а ведь обычно, если перчатки рвались, я просто покупала новые.

После я спросила его, где он выучился шить. Он усмехнулся и ответил, что его отец — портной.

Сейчас я уже дома и сижу за столом, пишу в дневнике. Подыму голову от исписанных страниц и словно бы вижу, как он сидит на постели, скрестив ноги, делает быстрые стежки и поет амане.

О чем это мне напоминает? Вспомнила! Это сказка Вильгельма Гауфа, такого прелестного немецкого писателя, о юноше-портном, который мечтал сделаться принцем. Но не могу вспомнить, удалось ли ему...

88

Ну и жизнь! Перед отъездом я предупредила маму, что поживу в приморском доме Сабире. Но отцу и Джемилю мама должна была сказать, что я у маминой подруги. Хорошо, что оба они и не подумали спрашивать обо мне. Отцу могла прийти в голову фантазия уточнить, у какой именно маминой подруги я гощу. Ну, мама что-нибудь придумала бы. Но какой-нибудь необдуманной фразой отец или мама могли навести Джемиля на мысль о проверке. Мне бы не хотелось, чтобы Джемиль узнал о Мишеле. Поговаривают о возможности каких-то армянских волнений. Элени мне сказала. Вообще много неприятных новостей. Ввели карточки. Дрова и уголь подорожали. Конечно, нас, то есть моих родителей и меня, это никак не затронет. Мы по-прежнему будем покупать провизию на рынке. Но скольким людям придется ограничить себя!

Я сержусь на Мишеля из-за этого морфия. А Сабире, Ибрагим-бей? Как они могут этим заниматься? В такое время!

Впрочем, мне ли кого-то осуждать! Что делаю я сама? Ссорюсь и мирюсь с любовником. Почему я не возьму себя в руки? Как становятся сестрами милосердия? Я уверена, что существуют люди, бескорыстно помогающие другим, врачующие раненых в госпиталях. Но мне наверняка встретятся не они, а совсем другие, злоупотребляющие своим служебным положением, торгующие крадеными медикаментами.

Аллах! Эти люди мне уже встретились! Разве Джемиль и мой отец не собираются нажиться на скупке и перепродаже товаров первой необходимости? Разве Мишель и Сабире не крадут морфий? Они способствуют тому, что морфий, который должен успокаивать боль, губит людей, превращает в наркоманов.

С меня довольно! Пусть я безвольная, изнеженная; но одно я могу сделать — порвать всякие отношения с Мишелем и Сабире. У меня останутся мои книги, мой дневник, мои мысли, будет чем занять время. Хватит грязнить себя!

89

Элени сказала, что пришел Сабри с запиской.

— Передайте ему, Элени, что я никого не принимаю и не отвечаю на письма.

Элени передала.

Нет никакого желания видеть Мишеля.

90

Новая записка. Я велела Элени сказать то же, что и в прошлый раз.

91

Приехала Сабире. Конечно, нельзя было отослать ее прочь, как я отослала слугу Мишеля. К счастью, она не застала меня в неглиже, на мне было приличное домашнее платье старого покроя. Будь я в неглиже, и разговор получился бы какой-то растрепанный, бурный. А так...

Я сразу поняла, что сейчас она воскликнет что-нибудь вроде: «Наджие, ты снова капризничаешь!»; и сделает все для того, чтобы я почувствовала себя капризным ребенком, который доставляет взрослым одни неприятности и потому должен исправиться.

Я заговорила первая. Я сказала Сабире, что не собираюсь выдавать ее; что она, вероятно, приехала по просьбе Мишеля, и пусть она передаст ему, что я больше не хочу видеться с ним.