— Почему ты смеешься?
— Так просто... смешно сказал... Я смешно сказал... Напыщенно... смешно... — и он спрашивает меня; не знаю, почему, шепотом, — Ведь ничего не осталось, правда?..
— Нет, Лазар, — отвечаю я, и тоже шепотом почему-то; — Все осталось... Ты и я, мы остались... Ты и я...
Он меня обнимает и гладит по волосам... И я чувствую, что мои волосы красивые, как шелк...
Ну, чего же я все-таки хочу?.. Чтобы у меня был человек?., мой?.. И чтобы я могла сбросить на его плечи весь этот тяжелый груз моих проблем?.. И чтобы я кривлялась и притворялась, а он чтобы хлопал в ладоши и покорно участвовал бы сам во всех этих сценах, где первая роль — моя?.. Хорошо... Нет, нет!.. Йок!..[9] Тогда что?.. Сформулируй... объясни...
Полы моего длинного халата как-то странно-ритмично то вскидываются, то опадают; я подымаюсь на третий этаж... На волосы накинула пестрый мамин платок... Наверное, с этими тремя кавернами я еще имею право мерзнуть и потому носить какие хочу платки... Я не могу запомнить лицо врача, оно как все остальные лица; но он совсем не равнодушен; потому что я — его больная, и если я умру — он все-таки будет отвечать... я прошу его отпустить меня сегодня в город, потому что у меня много работы в редакции. Все-таки, когда говоришь, что работаешь для редакции, тебя как-то немножко начинают уважать... Но я его обманываю... С тех пор, как я отказалась поменять свой паспорт, свое имя, значит, а потом все-таки смирилась и поменяла... С тех пор никакой работы мне в редакциях не дают... Так что я обманываю своего врача... Все это было глупо... Сначала я отказывалась менять имя; потом, конечно, поменяла... Но в редакциях меня больше видеть не хотят... Вот так...
Начинается один разговор с врачом... Я говорю о своей работе в редакции, он — о моем туберкулезе... Наконец он все-таки разрешает... Прямо какие-то соревнования, футбол!.. Команды «Чахотка» и «Редакция»... «Редакция» побеждает... В ее честь поджигают вчерашние газеты... «Мо-лод-цы!»...
Останавливаюсь в коридоре напротив большого зеркала... Очень темные глаза смотрят на меня... Глаза Балканского полуострова, глаза Европы и Востока — целого мира... Прекрасные глаза — «Две хубави очи»[10]... Может, это и обо мне... И сейчас я думаю, что мои глаза совсем не такие некрасивые... Только ресницы стали немножко редкие... Или просто мне так кажется... Я прижимаю ладони к стеклу — там, где мои глаза... Глаза целого мира... Глаза моего Лазара... Вот мой Лазар... Немножко-немножко смуглое продолговатое лицо, и кадык совсем беззащитный на этой еще мальчишеской шее, и скулы немножко, так мягко выдаются, и нежные-нежные темные полоски на щеках после бритья, а волосы у него темные и не вьющиеся... Я отступаю от зеркала и вижу два маленьких туманных следа, два таких тающих следа на этой странной зеркальной поверхности, там, где были прижаты мои ладони...
А теперь — быстро... Я оправляю постель... Чемодан — под кроватью... книжки, рукописи — все спрятано там... Хорошо... Беру одну сумочку... Туда кладу фотографию Лазара... Мы пойдем гулять, Лазарчо, пойдем в город... Лазар на фотографии согласен; конечно, в жизни он не может так легко соглашаться... Выхожу в большой вестибюль, надеваю пальто... Мне хочется пирожных и кино... Деньги у меня еще остались...
Туберкулезная больница за городом, надо ехать на автобусе... пасмурно и слякоть... Небо темное и низкое. Земля темная и грязная... Вдруг одна-единственная снежинка опускается на мою руку. Она такая хрупкая, тонко-светлая и узорная на черном искусственном шелке моей перчатки... Вот и весна... Один март приходит в мою маленькую страну, будто чудная старуха Марта, а покидает ее как молодой Лазар... с луком и стрелами... на коне... Так хочется мне верить, что хотя бы это — настоящий фольклор, а не какая-то выдуманная бутафория... Нигде в Европе; только здесь, в Болгарии, воскрешенный библейский Лазар становится так сходен в своей праздничности с молодым Кришной... Я не была ни в какого Лазара влюблена... просто мне нравится это имя... не знаю почему... Потому что празднично; и молодой, прекрасный; приходит, покидает... Я читала... давно... если говорить по правде, то этот настоящий праздник Лазара давно забыт... Ну, хватит!.. Хватит пассеизма... хватит этой тоски по никогда не существовавшему чему-то прежнему... Тебе совсем не подходит!..
После кино я зашла в кафе. Молодая полненькая женщина сидела одна, а вокруг — толстые раздутые сумки. Я села возле нее. Взяла кока-колу, мороженое и два пирожных... Вдруг что-то произошло... Входят два милиционера... Нет, не помню, двое ли их было... Но те, которые поднялись из-за стола и вышли вместе с ними, тех и вправду было двое... очень спокойно... Милиционеры вывели их из кафе... Что это?.. Это арест?.. Значит, я уже видела, как арестовывают людей... Как-то обыкновенно, как будто обычная повседневность... Эти двое были хорошо одеты... Улавливаю, как сквозь сон, что их арестовали, потому что они не сменили свои паспорта... А... Я поняла... Кто сказал это?.. Рядом разговаривают несколько голосов... Я знаю, что в этих новых паспортах какие-то специальные пометки... Сердце у меня уже колотится до боли... Откладываю соломинку и пью прямо из стакана... Рука вздрагивает, коричневая жидкость выплескивается на юбку моей соседки... Я прошу прощения, как в лихорадке я... Она улыбнулась, легко мазнула рукой по ткани, юбка не сильно замочилась... Я тороплюсь сказать что-то обыденное, лишь бы она не начала разговор о том, что сейчас произошло... случилось... об аресте... Ее зовут Вера, и она кажется мне очень милой... Она и вправду очень приятная... Ездила за покупками по магазинам, и вот зашла сюда, немного передохнуть... Мы разговорились... Меня всегда тянет к таким женщинам... Они какие-то органически-естественно чистые, ничего грязного не говорят... И выглядят такими простыми и очень нормальными, но не примитивными и враждебными в этой своей простоте... А ведь есть и такие: враждебные, агрессивные в своей примитивности...
10
«Прекрасные глаза» — «Две хубави очи» — известное лирическое стихотворение Пейо Яворова (1878-1914)