— Наша держава крепнет,— говорил он,— скоро понадобятся послы во франкские страны и ученые переводчики. Следует нам знать обычаи, нравы и книги франков!
У меня по-прежнему не было друзей, даже с Хасаном я виделся не так уж часто, брат служил в айдосском гарнизоне. Сельви по-прежнему оставалась моим горем и моей радостью. Я никому не рассказывал о своих чувствах к ней.
В тот день я обедал у дедушки Абдуррахмана. После трапезы мы втроем, он, я и Сельви, прогуливались по саду. Я обмолвился о своем желании изучать франкские языки.
— Ну, этому горю можно помочь,— улыбнулся дедушка, — Я знаю одного ученого греческого монаха, он долго жил во франкских землях. Пусть он и будет твоим учителем!
— Но согласится ли он? — спросил я. — Ведь зачастую эти неверные почитают за грех само общение с нами!
— Согласится, согласится, — дед махнул рукой. — Он добрый человек, мой приятель, и согласится за небольшую плату. А помнишь, Сельви,— старик обратился к дочери,— как мы проезжали мимо монастыря?
— Нет,— отвечала Сельви своим обычным голосом, тихим и нежным. — Я не помню.
В тот день она была моей Сельви, тихой, нежной, серьезной.
— Как же не помнишь? — удивился ее отец. — Мы еще разбили шатер на поляне и провели чудесный день! Жарили ягненка на вертеле. Даже твоя мать,— он усмехнулся,— была очень даже добра и весела.
— Правда, не помню,— произнесла Сельви и покраснела.
«Может быть, это еще одно следствие ее странного недуга, — подумалось мне. — Может быть, бедняжка время от времени теряет память...»
Снова змеей шевельнулось в глубине души ненавистное мне чувство отвращения к Сельви. Боже, неужели никогда не кончатся мои мучения?!
Кто мог ответить на этот вопрос, который я даже и не мог никому задать...
В один из вечеров после этого разговора в саду мы с Сельви были на кухне. Темнело. Но было еще рано зажигать лампы. Прислужницы столпились вокруг старухи, частенько захаживавшей в дом деда. Она слыла гадалкой и знахаркой, а также знала много страшных историй о духах пустыни и демонах ночи. Имя у нее было самое что ни на есть неподходящее для ее нынешнего вида — Лейла. И почему только человеку не дозволено иметь для каждого возраста новое имя? Тогда не пришлось бы сморщенную, как сушеный финик, старуху звать Лейлой!
В тот вечер Лейла рассказывала о призраке музыканта. Это юноша в нарядной одежде, играющий на тамбуре. Время от времени призрак музыканта является в домах знатных османов и навлекает беду на людей, обитающих в доме. При слове «музыкант» я подумал вновь об Омире, о его могиле. Вспомнился Анадол, мой родной город Бруса, мне стало грустно. Сельви напряженно слушала старуху. Вдруг Сельви вскрикнула. Это просто дерево колыхнуло в окне листвой. Но бедная девочка, напуганная страшным рассказом, испугалась.
— Перестаньте болтать! — резко обратился я к старухе. — Это все небылицы и противно воле Аллаха!
— Если молодой господин не желает... — старуха примолкла.
Служанки надулись. Я понимал, что им хочется слушать дальше, и вовсе не намеревался мешать им. Я только хотел увести Сельви.
— Пойдем, Сельви,— я приблизился к ней.
Она пошла за мной с той покорностью, какая часто бывала свойственна ей. Она дрожала. Я злился на старую Лейлу. Когда мы проходили через темные комнаты, Сельви молча и испуганно ухватилась за мою руку. В коридоре показался слабый свет. Кто-то медленно приближался к нам. Даже мне сделалось как-то не по себе. А Сельви громко и пронзительно закричала. Странная закутанная фигура двинулась быстрее. Мы оцепенели. Вот она уже перед нами, держит в руке светильник. Сельви упала ничком на ковер. Я невольно зажмурился на миг. А уже в следующее мгновение услышал голос госпожи Зейнаб, матери Сельви:
— Доченька! Боже! Что с тобой?
Поставив светильник, госпожа Зейнаб наклонилась над лежащей девочкой, обняла ее, помогла подняться.
— Мама,— тихо проговорила Сельви.
Убежать, скрыться я не догадался, и легко себе представить, что было дальше. На меня обрушился гнев госпожи Зейнаб, надо, впрочем, признать, что в чем-то она была права.
— Это все из-за тебя! — кричала госпожа Зейнаб, обращаясь ко мне. — Не смей мучить мою дочь! И чтобы ноги вашей больше не было на этой проклятой кухне! Я убью этих служанок, чтобы не смели болтать глупости, пугающие детей!
И как она догадалась!
Госпожа Зейнаб внезапно смолкла и залилась слезами. Мне стало жаль ее. Я тихонько ушел.