И вот меня снова вызвали в суд. На этот раз я выступил в роли свидетеля, а также в роли потерпевшего.
Мне задали вопрос, посылал ли я одному из заключенных одежду и провизию.
Я ответил, что да, посылал.
Спросили, сколько лет подряд я это делал.
Я прикинул.
Оказалось, почти двадцать лет (если не все двадцать).
Короче, в руки чиновников, ревизовавших тюрьму, попали съестные припасы и одежда, которые я в очередной раз прислал Панайотису. Чиновники взялись выяснять, кому все это предназначено.
И тут вдруг выяснилось, что много лет подряд я помогаю заключенному, которого нет в тюрьме.
Все, что я присылал, смотритель тюрьмы и другие ее служители просто-напросто делили между собой. Это было тем более легко, что я не справлялся о заключенном друге.
Они бы и последнее, присланное мной, разделили бы между собой, если бы оно случайно не попало в руки чиновников -ревизоров.
Как же все это вышло?
Оказывается, Панайотис даже и не сидел в тюрьме в Брусе ни одного дня.
Он бежал, когда его везли из Айдоса.
Стражники, которые везли его, боялись, что им придется отвечать за то, что упустили важного преступника, приговоренного к пожизненному заключению. Поэтому они добрались до Брусы и там вступили в сговор с тюремным смотрителем и его помощниками. То есть, за определенную мзду смотритель внес несуществующего заключенного в списки.
А тут и я начал присылать одежду и съестное. Иметь такого заключенного, как Панайотис, который существует лишь в общих списках заключенных и потому не доставляет хлопот, а даже напротив, приносит выгоду, оказалось очень приятно, доходно и удобно.
Но вот этой хорошей жизни пришел конец. Все было раскрыто, и пришлось тюремным служителям самим превращаться в заключенных.
Известие о том, что Панайотис все эти годы провел не в тюрьме, более чем ошеломило меня. Значит, все, о чем я так много размышлял все эти годы, все, чем я жил, было основано на мнимости. Значит, во всем этом реальны были лишь мои мысли и чувства, а тот, кому они адресовались, оказался мнимостью, фантомом.
Затем я подумал, что Панайотис, должно быть, бежал далеко, куда-нибудь в земли франков.
И, конечно, я испытывал нечто вроде разочарования. И, конечно, Панайотис, живой, где-то там живущий какой-то жизнью, быть может, похожей на мою, уже не казался мне чистым и светлым. Но я даже не удивился такому обороту своих мыслей, такой смене чувств. Я уже немного узнал и людей и даже себя.
17. Жизнь
Прошло лет десять. Моя мать умерла. Дети росли. Изредка я видел в городе Хасана. Иногда он являлся ко двору. Но что- то словно бы отделяло его от остальной жизни, от людей какой-то невидимой стеной. Порою он выглядел совсем одичавшим, несмотря на то, что одевался по-прежнему нарядно и богато.
Сельви я не видел. Но поскольку в доме Хасана не было ни похорон, ни поминок, я приходил к выводу, что она жива.
18. И снова исчезновение
Но однажды ко мне пришел один из доверенных слуг Хасана и рассказал, что господин его исчез.
Сначала я не поверил.
Затем напряг память и вспомнил, когда видел брата в последний раз. Это было... я назвал слуге число. Хасан ехал через рыночную площадь.
— И вскоре после того он исчез? — спросил я слугу.
— Да, вскоре. Если только не в тот же самый день!
— День еще выдался очень жаркий,— уточнил я.
Так и оказалось.
Об исчезновении полководца Хасана Гази донесли султану. Он распорядился искать и найти или самого Хасана, или его труп. Управлять имуществом Хасана он назначил меня. Считалось, что это только до возвращения Хасана. Но я уже чувствовал, что Хасан не вернется.
19. Сельви — Бруса
Слуги и служанки в доме Хасана показали мне Сельви. Она сидела взаперти в отдаленном строении во дворе. Когда-то в детстве она, помню, что-то такое говорила, о том, что хотела бы жить в каком-нибудь отдаленном строении. И вот, значит, сбылось.
Она никого не узнавала, но не казалась неухоженной. Ухаживала за ней та самая глухонемая служанка, которую Хасан когда-то нанял.
Сельви не узнала меня. Служанка сказала, что ее госпожа никого не узнает.
Очень изменилась Сельви, страшно подурнела, я тоже с трудом узнавал ее.
20. Страшная находка
Жаль, что это случилось чуть ли не в день свадьбы моей старшей дочери.
Я устал от шума и суеты и решил проехаться за город. Добрался до своей любимой горы.