Ибрагим-бей взял меня и Сабире под руку и вошел. Я чуть было не отдернула свою руку. Какая же я все-таки дикарка.
Сдержанный шумок восторженных возгласов приветствовал нас. Я прекрасно поняла, что это относится ко мне Нет, надо научиться быть скромной. Нечего воображать себя первой красавицей! И не надо краснеть, как пион.
Гостей было довольно много. В глаза сразу бросались военные Женщин было меньше, чем мужчин, все в европейских туалетах.
В углу на столике — графины с вином, бокалы и рюмки. Ибрагим-бей отпустил мою руку Сабире подвела меня к столику. Вместе с ней я храбро пригубила рюмку какого-то вина. Оно было сладковатого острого вкуса. Горло Чуть ожгло. Я почувствовала себя еще свободнее. Плечи распрямились, голова гордо вскинулась, приятно было ощущать тяжелый узел волос Я чувствовала, что у меня красивая шея, такие шеи называют лебедиными.
Мы с Сабире присели на небольшой диван в углу. Она о чем-то болтала без умолку. Я почти не слушала. Потом мне вдруг показалось, что Сабире нарочно ограждает меня от знакомств. Не доверяет мне? Думает, что я при своей взбалмошности непременно скажу что-то не то? Боится скандала? И вправду, зачем ей нужно, чтобы на нее и на ее мужа нападали Джемиль и мой отец. Не знаю, благодарить ее или досадовать. Что ж, я и так могу неплохо провести время, можно наблюдать за остальными гостями. Но мне уже стало грустно. Значит, все это никакое не начало новой жизни, а просто небольшое развлечение, маленькая интермедия в моем тоскливом обыденном существовании.
Я заметила, что Сабире лишь притворяется беззаботной болтуньей, на самом деле она чем-то озабочена, переглядывается с мужем. Они кого-то ждут?
Рослый военный приближается к нам. Он явно хотел бы познакомиться со мной. Но Сабире быстро поднимается ему навстречу и увлекает прочь. Наверное, на каком-нибудь более официальном вечере это могло бы показаться невежливым, но здесь атмосфера совсем другая.
Ко мне тотчас подходит Ибрагим-бей.
— Вам нравится здесь? — Он садится рядом со мной. Разумеется, мои щеки так и пышут жаром. Как хорошо, что здесь нет яркого света.
— Да, здесь приятно,— тихо произношу я.
Я избегаю смотреть ему в глаза. Вдруг я прочту в них признание? И тогда... тогда я могу не устоять!
— Вы играете? — спрашивает муж Сабире.
Он кивком указывает на пианино. Я послушно поворачиваю голову. Как же я могла не заметить мой любимый инструмент!
— К сожалению, нет,— грустно отвечаю я. — Но очень люблю, когда играют другие.
Такой осмысленный разговор мне нравится.
— Значит, вы не будете против, если я сыграю? — Ибрагим-бей снова целует мне руку.
— Я буду рада услышать музыку! Вы играете Шопена?
Он поднимается и молча идет к пианино. Это можно воспринять как стремление немедленно исполнить мое желание услышать Шопена. Но почему-то я ощущаю в этой галантной поспешности нечто другое — то же, что и у Сабире — они оба не хотят, чтобы со мной знакомились. Поэтому Ибрагим-бей готов развлекать общество музыкой, а Сабире согласна флиртовать с кем угодно.
35
Ибрагим-бей сел за инструмент. Зазвучали первые такты мазурки.
Когда я услышала музыку, все эти мои предположения и подозрения показались мне мелочными и стыдными. Я словно бы смяла их и выбросила из своего сознания, как выбрасывают из ящиков комода ненужные тряпки.
Музыка передавала тончайшие оттенки чувств — нежность, элегическую печаль, даже гнев — с такой изящной легкостью; нет, не легковесно, а именно с легкостью. Самые мучительные переживания обретали то, что нельзя назвать иначе, как элегантностью. Может быть, кому-то это слово покажется пошлым. Ну и пусть. Я настаиваю: даже не просто изящество, а именно элегантность пронизывает чувства в трагедиях Расина или в мазурках Шопена.
Я видела человека, сидевшего за инструментом; он то склонялся, то поводил головой из стороны в сторону, его движения как-то странно были не похожи на музыку. Но музыка захватывала меня, я ни о чем не могла думать, хотелось только одного — отдаться этим звукам.
Я посмотрела на остальных — в той или иной степени музыка увлекла всех.
Невольно мне бросилось в глаза красивое лицо Сабире. Нет, она явно о чем-то тревожилась. И вдруг я прочитала в ее чертах некоторое облегчение.
Машинально я проследила направление взгляда Сабире.