– У них тут нет леса, – прошептала я.
А-а-а. Тогда понятно, почему калсидийцы такие, какие есть, отозвался Волк-Отец. Воспользовавшись моими глазами, он оглядел землю, застроенную домами и вымощенную брусчаткой. Это незнакомые мне и опасные охотничьи угодья. Боюсь, от меня тут будет мало толку. Будь осторожна, волчонок. Будь очень осторожна.
Калсида просыпалась. В мешанине улиц внизу виднелись длинные полосы развалин, но основную ярость драконы обрушили на дворец и дома вокруг него. «Дворец герцога», – сказал Керф. В моей памяти что-то блеснуло. Я слышала, как мать с отцом говорили о том, как все произошло. Драконы Кельсингры напали на Калсиду и ее столицу. Старый герцог погиб, и его дочь объявила себя наследницей трона. Никто не мог припомнить, чтобы когда-либо Калсидой правила женщина. Отец тогда сказал: «Сомневаюсь, что у нас установится с Калсидой мир, но неплохо уже и то, что внутренние распри отвлекут их от нас».
Но я не видела никаких признаков распрей. Ярко одетые прохожие мирно спешили по своим делам. Улицы заполнились повозками, запряженными ослами и какими-то странными крупными козами. Между повозками шли люди в просторных, вздувающихся на ветру рубахах и черных штанах. Вон на берег вытащили лодку и выгружают из нее серебристую рыбу, а вон корабль направился в открытое море, паруса его наполнились ветром, расправились, словно птичьи крылья, и он бесшумно скрылся из виду. Я разглядела два рынка: один возле причалов, а второй на широкой улице, обсаженной деревьями. Тот, что на большой улице, щеголял яркими навесами, а тот, что у причалов, выглядел более блеклым и бедным. До меня донеслись запахи свежеиспеченного хлеба и коптящегося мяса, и, хотя они были очень слабыми, мой рот наполнился слюной.
Я заново обдумала свой план: притвориться немой и выпрашивать еду и мелочь. Но порванная рубашка, рейтузы и меховые башмаки выдадут во мне чужеземку: в этой стране носят яркие, струящиеся наряды.
Выбор был невелик: продолжать прятаться тут и голодать или попытать удачи на улицах.
Я, как могла, привела себя в порядок. Раз уж мне придется быть нищенкой, то хотя бы не такой, на которую противно смотреть. Понадеялась, что благодаря светлым волосам и голубым глазам меня примут за уроженку здешних мест. А я прикинусь, будто не могу говорить. Синяки на лице до сих пор болели, царапины только начали подсыхать. Возможно, убогий вид будет мне на руку. Но нельзя полагаться только на жалость.
Меховые башмаки я сняла. Весенний день только разгорался, а мне в них уже было жарко. Как могла отряхнула их от грязи. Потом стянула лохмотья, оставшиеся от чулок, и уставилась на свои бледные, сразу покрывшиеся гусиной кожей ноги. Уж и не помню, когда последний раз ходила босиком. Что ж, придется привыкать… Прижав башмаки к груди, я стала спускаться в сторону рынка.
Там, где что-то продают, можно и купить. К тому времени, когда показался рынок, мои ноги покрылись пылью и синяками из-за того, что я оступалась на камнях, но голод был сильнее боли. Трудно было идти мимо прилавков с первыми фруктами, хлебом и мясом. Я не обращала внимания на удивленные взгляды и старалась выглядеть спокойной и расслабленной, а не бродяжкой, не знающей города. Нашлись прилавки, где торговали тканями и одеждой, а потом и телеги, с которых продавалось подержанное платье и тряпье. Я молча протягивала свои башмаки торговцам. Первые несколько человек не заинтересовались, потом какая-то женщина взяла мою обувь и принялась вертеть так и эдак. Она хмуро посмотрела на них, потом на меня и протянула шесть медных монеток. Торговаться мне было не с руки. Хороша цена или плоха, а другой не дадут. Так что я взяла деньги, коротко поклонилась и отошла. Постаралась затеряться в толпе, но еще долго чувствовала затылком взгляд торговки.
Я молча протянула две монетки через прилавок с хлебом. Молодой торговец о чем-то спросил меня, я показала на свой закрытый рот. Он посмотрел на монеты, на меня, поджал губы и наконец повернулся к закрытой корзине. Достал оттуда и протянул мне черствую сайку: ее испекли, наверное, несколько дней назад. Я взяла ее дрожащими от нетерпения руками и поклонилась. У него на лице промелькнуло странное выражение. Он схватил меня за запястье так сильно, что я едва сумела подавить крик. Однако продавец выбрал из свежего товара на прилавке самую маленькую саечку и дал мне. Должно быть, выражение неимоверной благодарности на моем лице смутило его, потому что он шуганул меня, как бродячего котенка. Я сунула еду за пазуху, где уже лежала потрепанная свечка, и побежала искать, где можно поесть.