- Ты задаешь вопросы?
Алария потупила глаза.
- Просто мысли вслух, - она осмелилась поднять голову. - Разве лурики не должны давать тебе советы? Разве нас послали не для того, чтобы помочь тебе найти истинный Путь и принимать правильные решения? - напряжение в ее голосе возросло: - Коултри и Капра не хотели, чтобы ты уезжала. Они разрешили это только потому, что Любимый сбежал! Мы должны были выследить и убить его! И быть может захватить Нежданного Сына, если бы Любимый вывел нас на него. Но ты позволила Видящему забрать Любимого, чтобы мы могли ограбить его дом. Столько убийств! И теперь мы потерялись в лесу с бесполезной девчонкой, которую ты выкрала. Ей снятся сны? Нет! Какая от нее польза? Я думаю, ты привела нас всех сюда на смерть! И я думаю, что слухи не врут, и Любимый не «спасся», его отпустили вы с Симфи!
Двалия вскочила на ноги и нависла над Аларией.
- Я - лингстра! А ты молодой глупый лурик. Если ты так любишь думать, то подумай, почему гаснет огонь. Пойди, принеси дров.
Алария заколебалась, словно намеревалась поспорить. Потом неловко встала и неохотно поплелась во мрак, сгущавшийся под громадными деревьями. За последние несколько дней мы собрали все сухие ветки поблизости, поэтому ей нужно было углубиться в лес, чтобы найти больше хвороста. Я подумала, что она может не вернуться. Волк-Отец дважды заметил слабый отталкивающий запах.
Медведь, - предупредил он.
Я испугалась.
Он не хочет подходить к людям и огню. Но если он передумает, то пускай остальные кричат и разбегаются. Ты не сможешь убежать ни достаточно быстро, ни достаточно далеко, поэтому ляг, замри и не издавай ни звука. Тогда он бросится за остальными.
А если нет?
Лежи неподвижно и не издавай ни звука.
Это не успокаивало, и я стала надеяться, что Алария вернется с охапкой хвороста.
- Ты, - неожиданно сказала Двалия. - Иди с ней.
- Вы уже связали мне ноги на ночь, - напомнила я ей. - И руки.
Я старалась, чтобы мой голос звучал угрюмо. Я была почти уверена, что если она развяжет меня, чтобы я могла собирать хворост, то во мраке мне удалось бы ускользнуть.
- Не ты. Я не допущу, чтобы в темноте ты сбежала и умерла в лесу. Реппин. Иди за дровами.
Реппин посмотрела на нее, словно не поверила своим ушам.
- Я с трудом могу пошевелить рукой. Я не могу собирать хворост.
Двалия смерила ее взглядом. Я думала, что она прикажет ей подниматься на ноги, но она лишь поджала губы.
- Бесполезное существо, - холодно проговорила она, а потом добавила: - Винделиар, принеси дров.
Винделиар медленно поднялся. Он смотрел под ноги, но я чувствовала его возмущение по тому, как он держался, когда поплелся в том же направлении, куда ушла Алария.
Двалия вернулась к тому, что делала каждый вечер: к изучению небольшого свитка и мятых бумаг. Перед этим она часами ходила вокруг колонн на краю рыночной площади, глядя то на найденный пергамент, то на руны. Некоторые из этих символов я видела среди бумаг в кабинете отца. Неужели она решится еще раз пройти через Скилл-колонны? Она совершила короткие вылазки в оба направления по дороге, но вернулась, раздраженно качая головой. Я не могла понять, что пугает меня больше - что она заставит нас войти в Скилл-колонну или что мы умрем здесь от голода.
На другой стороне рыночной площади Керф был увлечен каким-то танцем с притопами. Если я позволяла себе, то могла слышать музыку и видеть Элдерлингов, которые танцевали вокруг него. Алария вернулась с обледеневшими зелеными ветками, наломанными с деревьев. Они могли гореть, но не давали тепла. За ней шел Винделиар, он нес кусок трухлявого бревна, который больше был мхом, чем деревом. Когда они подошли, Керф принялся отплясывать вокруг них.
- Убирайся, - прикрикнула на него Алария, но он только ухмыльнулся и унесся прочь, чтобы вновь присоединиться к веселью призрачных Элдерлингов.
Мне не нравилось ночевать посреди открытой рыночной площади, но Двалия считала, что лесная земля «грязная». По мне грязь была гораздо лучше, чем гладкий черный камень мостовой, который беспрерывно бормотал и шептал. Когда я не спала, то могла удерживать свои стены, хотя и уставала от напряжения, которое для этого требовалось. Ночью же, когда усталость брала верх, я была уязвима для голосов, хранившихся в камне. Рынок оживал: мясо коптилось на ароматном дымке, жонглеры подкидывали сверкающие камни, а одна бледная песенница, казалось, смотрела прямо на меня.
- Держись, держись, куда начертано вернись! - пела она. Но ее слова скорее пугали, чем успокаивали. В ее глазах читалась вера, что я совершу что-то ужасное и одновременно прекрасное. Что-то, что под силу только мне? Внезапно рядом со мной плюхнулся калсидиец. Я подпрыгнула. Мои стены были подняты так высоко, что я не почувствовала его приближения.