Никому не было до меня дела. Рынок двигался вокруг, словно я была камешком в потоке. Когда рыдания отпустили, некоторое время я просто сидела в отчаянии. Я была ужасно голодна. Болело плечо, солнце неустанно палило голову. У меня не осталось никаких планов. Как я могла думать о возвращении домой, если была не в состоянии протянуть даже один день?
Человек, управлявший повозкой с ослом, хлестнул кнутом в мою сторону. Это было предупреждение, не удар, и я быстро убралась с его пути. Я посмотрела, как он проезжает мимо, вытерла рукавом слезы и пыль с лица и огляделась. Голод, который терзал меня сейчас, был следствием недель без еды, а не одного дня. Пока у меня была надежда есть что-нибудь каждый день, хотя бы помалу, я бы могла справиться с голодом. Но сейчас он управлял мной. Я расправила плечи, снова вытерла глаза и отошла от прилавка с хлебом.
Я медленно двигалась по рынку, осматривая каждый прилавок и продавца. Моя моральная дилемма длилась ровно столько, сколько потребовалось, чтобы проглотить слюну, вызванную запахом еды. Вчера я видела, как это делается. У меня не было напарников для отвлечения внимания, и если бы кто-нибудь решил погнаться за мной, я была бы единственным кроликом для преследования. Казалось, что голод ускоряет мои мыслительные процессы. Мне надо было выбрать прилавок, цель и путь для отхода. Потом нужно было ждать и надеяться, что что-нибудь отвлечет торговца. Я была маленькой и быстрой. Я могла сделать это. Голод, который я чувствовала сейчас, был невыносимым.
Я бродила по рынку, планируя кражу. Никаких мелочей. Я не хотела использовать этот шанс ради фрукта. Мне нужно было мясо, буханка хлеба или кусок копченой рыбы. Я старалась смотреть, не вызывая подозрений, но маленький мальчик угрожающе поднял прут в мою сторону, когда я засмотрелась на куски соленой рыбы, которые продавала его мать.
Наконец, я нашла то, что искала: прилавок булочника, больше любого из тех, которые я видела раньше. Перед прилавком в корзинах грудами лежали темно-коричневые и золотисто-желтые буханки. На полке перед булочником была выпечка подороже: хлеб, скрученный и запеченный со специями и медом, пироги, усыпанные орехами. Я нацелилась на одну из золотисто-желтых буханок. На соседнем прилавке продавались шарфы, которые развевались на морском ветру. Там столпились несколько женщин, громко и оживленно торговавшихся. Напротив улицы с хлебобулочными изделями жестянщик продавал ножи. Его партнер точил всевозможные клинки на вращающемся точильном камне, который приводил в действие вспотевший ученик. Процесс сопровождался пронзительным визгом и вспышками искр. Я нашла тихую заводь среди людского потока и изобразила сильное удивление при виде точильного камня. Я слегка приоткрыла рот, будто больше ни о чем не могла думать. Я была уверена, что с таким выражением на лице и вкупе с оборванной одеждой народ не будет обращать на меня внимание. На самом деле, все это время я стояла и ждала, пока что-нибудь отвлечет внимание булочника от его товаров и позволит мне стащить свою цель.
Словно в ответ на эти мысли я услышала отдаленный звук рога. На мгновение все обернулись в том направлении, а затем вернулись к своим делам. Следующий гудок рога прозвучал ближе. Люди снова стали оборачиваться, толкая друг друга, и, наконец, мы увидели четырех белых лошадей в роскошной черно-оранжевой сбруе. Стражи, которые ехали на лошадях, были одеты также дорого, их шлемы украшали перья, как и головную часть лошадиной сбруи. Они скакали в нашу сторону, и покупатели сгрудились ближе к прилавкам, чтобы освободить им дорогу. Когда стражи снова подняли рога к губам, я решила, что это мой шанс. Все взгляды были прикованы к ним, когда я подбежала, схватила круглую золотистую буханку и устремилась в ту сторону, откуда появились лошади.
Я была слишком сосредоточена на краже и не обратила внимания, что позади наездников рыночная улица была пустой, а люди на ее обочинах опустились на колени. Я бежала посреди пустой улицы, когда булочник закричал мне вслед. Когда я попыталась втереться в стоящую на коленях толпу и затеряться там, люди стали кричать и хватать меня. Приближался еще один отряд стражей, они маршировали, выстроившись в ряд из шести человек, за ними виднелись еще два таких же ряда, а позади следовала женщина на черной лошади в золотой сбруе.
Стоящие на коленях сгрудились тесно, словно стена. Я попыталась влезть среди них. Мужчина грубо схватил меня и, надавив, опустил в грязь. Зарычав, он что-то скомандовал мне, но я не поняла его. Сопротивляясь, я попыталась встать, и он резко ударил меня по затылку. Звезды посыпались из глаз, и я ослабла. Мгновением позже я осознала, что все вокруг меня замерли в тишине. Значит, он приказывал мне молчать? Я лежала в том положении, в котором он придавил меня. Украденная буханка была прижата к моей груди и подбородку. Она пахла головокружительно. Я не размышляла. Опустив голову, открыла рот и откусила от нее. Я лежала на животе на пыльной улице и грызла буханку, словно мышь, пока мимо проследовали сначала шеренги стражей, за ними женщина на своей черной лошади, а затем еще четыре шеренги стражей. Никто не двигался, пока мимо не прошла вторая шеренга на лошадях. Время от времени они останавливались и звонили в медные колокола. Только после того, как они прошли, торговцы и покупатели вокруг меня встали на ноги и вернулись к своим делам.
Я ждала, старательно пережевывая хлеб, и в тот момент, когда зазвонили колокола, вскочила на ноги и попыталась убежать. Но мужчина, который удерживал меня у земли, схватил меня за куртку и вцепился в волосы. Он тряс меня и что-то кричал. Булочник кинулся к нам, выхватил хлеб из моих рук и закричал, увидев, что буханка грязная и покусанная. Я съежилась, ожидая его удара, но вместо этого он стал громко повторять одно слово, снова и снова. В гневе он бросил хлеб за землю, и мне очень хотелось вновь забрать его, но мой пленитель крепко держал меня.
Городской стражник. Вот кого он звал, и двое из них тут же появились рядом. Один улыбался и смотрел на меня почти с добротой, будто не мог поверить, что поймал такого маленького вора. Но другой оказался деловитым парнем, который схватил меня за тунику и поднял на ноги. Он стал задавать мне вопросы, и булочник начал кричать, рассказывая историю со своей стороны. Я покачала головой и жестами указала на рот, пытаясь объяснить, что не могу говорить. Я думала, что все получится, пока добрый стражник не склонился близко к своему напарнику и внезапно не ущипнул меня так, что я взвизгнула.
Теперь все было кончено. Меня потрясли за шкирку, и когда державший меня стражник занес руку для удара, я выпалила на Общем языке: «Я была голодна, и поэтому украла. Что еще мне оставалось делать? Я так голодна!». Затем я опозорила себя рыданиями и потянулась к хлебу. Поймавший меня мужчина отступил, поднял буханку и отдал мне. Булочник попытался вырвать ее, но держащий меня стражник повернул меня так, чтобы он не дотянулся. Затем, в довершение моего позора, он поднял меня, посадил к себе на бедро, словно я была совсем малышкой, и поскакал через рынок.
Я держала буханку обеими руками. Я не могла сдержать слезы и всхлипы, но это не могло удержать меня от того, чтобы как можно быстрее съесть хлеб. Я понятия не имела, что может случиться со мной дальше, но решила, что в одном могу быть уверена – я наполню свой живот этим хлебом, который принес мне столько проблем.
Я все еще сжимала в руках последний кусок, когда мы остановились в трех шагах от неприметного каменного здания. Он толкнул дверь, занес меня внутрь и опустил на пол, когда вошел его напарник.
Пожилой мужчина в причудливой ливрее поднял взгляд от стола, когда мы вошли. Перед ним был разложен его обед, и он выглядел довольно раздраженным из-за того, что его прервали. Пока я осматривалась, они говорили обо мне поверх моей головы. Около пустой стены стояла скамья. На ней сидела женщина. Ее ноги были скованы вместе. На другом конце скамьи, сгорбившись и закрыв лицо руками, сидел человек. Он поднял взгляд на меня, и я увидела окровавленный рот и опухший глаз. Он снова закрыл лицо руками.