Усатый снова посмотрел на Кэлума, а затем раздраженно мотнул головой:
— Я пришел на эту долбаную вечеринку билетами торговать, а не трандеть про футбол.
И с этими словами он ушел, вогнав Круки и Кэлума в параноидальное состояние.
— Надо нажраться, — сказал Круки, поднося банку с пивом к губам. — Алкоголь успокаивает. Приводит в чувство.
Кэлум нервно кивнул и тоже принялся пить.
Через час им полегчало, они встали и принялись танцевать вместе с остальными. Кто-то включил на магнитофоне приятную музыку в стиле «транс». Бобби тем временем заснул в кресле-качалке.
Тощий, стриженный под бобрик парень кричал:
— Чиззи! Поставь мою кассету! Поставь мою кассету, мудел!
— Нет: пусть играет «Финитрайб», понял? — бормотал в ответ другой тощий парень с челкой, закрывавшей глаза.
Круки показалось, что он его уже видел где-то.
Кэлум снова ощутил приступ паранойи. Он не знал никого из гостей, и ему стало казаться, что он здесь лишний и никто его не любит.
— Боб, старик, херовые мои дела, — сказал Кэлум, подсев к Бобби. — Я знаю, ты скажешь, что это все фигня, но я видел здесь пару мудней. Которые болеют за «Лохенд», и сдается мне, один из них — кореш этого психа Кейта Эллисона, того самого, который пырнул Муби: знаешь, такой, из приличной семьи: бритвами торгуют: мне рассказали тут, что какой-то мудел попытался наехать на одного из этих Эллисонов в «Почтовом клубе», а тот у него нож вырвал — спокойно так — и распластал этому козлу всю харю: будто маньяк какой. Понял: много в моей жизни говна нынче, Боб: зря я кислотой закинулся: Элен знаешь, а? А сестру её: Джулию? Знаешь Джулию?
Бобби молчал.
— Мою долбаную кассету поставь, Чиззи, пидор! — орал тощий с бобриком, но, не обнаружив в комнате Чиззи, принялся танцевать как полоумный под ту музыку, которая уже играла.
Кэлум вновь обратился к молчавшему Бобби:
— Не то чтобы я в неё втрескался — ну не совсем, в общем. Мы просто с ней никогда не разговаривали, и вот я шлялся по городу и занесло меня в «Бастер», ну и сестра её Джулия там была с подружками. Ну, короче говоря, ничего такого и не случилось. Ну, потискались немного: короче говоря, я, может, был бы и не прочь. И да и нет — вот что я имею в виду. Понял? В смысле, ты же понимаешь, верно, Боб?
Боб ничего не ответил.
— Слушай, Боб, беда в том, что я и сам не знаю, чего я хочу от жизни. В этом-то все и дело: хер знает что: мне каждая сучка кажется такой старой: ну просто полной развалиной: помнишь, та, что ходила с Кевом Маккеем: да ты её как-то трахал, Боб, старый мудила: я-то знаю:
— Отвянь от этого козла! — сказал Кэлуму тощий брюнет. — Он только что вмазался в сортире.
Вид у брюнета был страшноватый. Он выглядел так, словно его только что выпустили из концентрационного лагеря — настоящий скелет. Как только Кэлум это заметил, ему сразу же стало ясно, что это и в самом деле скелет.
— Э: а где Круки? — спросил Кэлум у «скелета».
— Твой кореш? — кадык «скелета» заходил ходуном.
— Угу.
— Он в кухне и, похоже, совсем спятил. Чубастый такой, верно?
— Не: угу: я, в смысле: а что он говорит?
— Такой здоровый, чубастый мудел — верно?
— Угу:
«Скелет» внезапно исчез, предоставив Кэлуму самостоятельно выбираться из всего этого кошмара.
— Эй, Бобби, может, пора сваливать: верно, Боб? Не те здесь вибрации, понял?
Боб ничего не сказал.
Затем пришла девушка в красном платье и села рядом с Кэлумом. У неё были пергидрольные волосы с темными корнями. Кэлум решил, что на личико она вроде ничего, но голые руки чересчур шершавые и на них слишком много суставов.
— Ты пришел с Круки?
— Э: Угу. Меня зовут Кэлум.
— Ты случайно не брат Рикки Прентайса?
Кэлум дернулся, как на электрическом стуле. Всякий знал, что его брат Рикки — полный засранец. Если здесь станет известно, что он — брат Рикки, то решат, что он ничем не лучше.
— Да: Но я совсем не такой, как Рикки!
— А я ничего такого и не сказала! — передернула плечиками девушка.
— Ну да: я только вот говорю: Рикки — это Рикки, а я — это я. Между нами ничего общего. В смысле: он — сам по себе, а я — сам по себе. Ну ты понимаешь:
— Да ты, похоже, вконец удолбался.
— Это все промокашки: а тебя как звать?
— Гиллиан.
— Держись подальше от промокашек. Гиллиан.
— Я не принимала кислоту. Никогда. Те, кто принимает, все кончают дурдомом. Крыша съезжает. Я знала одного парня, который закинулся, и у него случилась кома:
— Э: ага, — нервно согласился Кэлум, надеясь сменить тему беседы.
— Ты меня жди, — сказала Гиллиан, внезапно что-то приметив. — Я скоро вернусь.
— Чиз-зи! Поставь мою долбаную кассету! — кричал парень с бобриком.
— Кончай, Чиззи! Поставь кассету Яичницы, — вмешалась Гиллиан.
Крикливый парень, которого, оказывается, звали Яичницей, повернулся к Гиллиан и сказал, не скрывая своего торжества:
— Вот видите! — затем грозно посмотрел на Чиззи, который забивал косяк на конверте пластинки, и показал пальцем на Гиллиан: — Послушай вот, что она говорит. Поставь мою долбаную кассету!
— Подожди, приятель, — ответил Чиззи и подмигнул.
Появился Круки и подошел к Кэлуму:
— Все тут спятили, Кэлум. Я смотрю, вы тут треплетесь; ну, эта Гиллиан и ты, мудел старый.
— Ты её знаешь, верно? — спросил Кэлум.
— Ты на верном пути, эта точно даст, — улыбнулся Круки.
— Прикольная девушка, — неуверенно сказал Кэлум. — Приятная такая телка:
— От тебя, старый хер, сделали больше абортов, чем твоя бабушка закатала банок с компотом, — хихикнул Круки.
Гиллиан вернулась. Увидев её, Круки почувствовал легкие угрызения совести и трусливо осклабился перед тем, как отойти в сторону.
— Слушай, — сказала Гиллиан Кэлуму, — не хочешь купить рождественскую лотерею? «Клуб-86», — улыбнулась она. — Департамент содействия шотландской молодежи.
— Конечно! — отозвался Кэлум, раньше чем вспомнил, что уже покупал сегодня лотерею. Но Гиллиан была в таком восторге, что Кэлуму пришлось купить еще пять билетов.
— Так о чем мы говорили? Ах да, значит, случилась у этого парня кома:
Кэлум почувствовал, что покрывается холодным потом: В груди бешено билось сердце. Нечаянно он задел Бобби за плечо, и тот свалился с кресла-качалки, с грохотом растянувшись на полу.
— Твою мать: — хрипло прошептал Кэлум, глядя на распростертое тело.
Со всех сторон сбежались гости. Усатый парень, тот, который продал Кэлуму первую партию лотерейных билетов, попытался прощупать пульс. Затем он расстегнул рубашку и приложил ухо к груди Бобби.
— Эй, Геггси, пусти меня! — кричал Чиззи. — Я медицине учился! Проваливай, Геггси, мудень старый!
— Да погоди ты, — отмахнулся Геггси.
Кэлуму показалось, что волосы Геггси, разметавшиеся по тощей груди Бобби, превратились в щупальца вроде крысиных хвостов и высасывают остатки жизни из бездвижного тела. Затем Геггси выпрямился и сказал:
— Этот пидор мертв. Этот твой дружок, — добавил он, глядя на Кэлума взглядом прокурора, словно это Кэлум убил Бобби, — он мертв, как кусок говна, понял?
— Блин, кончай наезжать: — сказал Кэлум.
Чиззи склонился над телом Бобби.
— Верно, парень совсем сдох. Я-то знаю: курсы начальной медицинской подготовки при больнице «Феррант». Они нас потом еще послали на практику в Хеймаркет, в госпиталь «скорой помощи» св. Андрея. Диплом и все такое, — гордо заключил Чиззи. Затем он подпрыгнул и заорал: — Круки! Прости, приятель, но это ты приволок сюда этого козла. Мне здесь теперь только копов не хватало! Забирайте своего дружка и сваливайте!
— Но: — начал было Круки.
— Нет, приятель, я вам помогать не стану. Пойми меня, не хочу я здесь копов, понял?
— Берите своего дохлого мудня и валите! — крикнул для ясности парень, которого звали Геггси.
— Да мы не можем: я в смысле: ну куда мы его денем?
— А это уже ваши проблемы. Долбаные кретины. Притащили джанки в чужой дом. Вот пидоры! — Геггси угрожающе наклонил вперед голову.