Однако сомнений не было: там, в Адмиралтействе, не подчинятся простейшей логике, тому, что видно всем и каждому, не убедят в этом государя и отзывать эскадру домой не станут.
На сей счет Евгений Романович никаких иллюзий не питал. По законам логики неподготовленную эскадру устаревших, разнотипных кораблей к японским островам не послали бы.
Наконец, если б двухмесячная задержка флота у берегов Мадагаскара предшествовала возвращению домой, то зачем же формировать 3-ю Тихоокеанскую эскадру? Егорьев, узнав состав эскадры контр-адмирала Небогатова, только вздохнул. Броненосцы береговой обороны, которые шли на помощь Рожественскому, моряки окрестили кратко:
— Самотопы.
…Молоденький мичман смотрел с фотографической карточки. Чтобы встретиться с ним, оставалось пересечь Индийский океан, победить у берегов Японии могущественный флот адмирала Того и прийти во Владивосток…
В бухте Носси-Бе броненосец «Орел» стоял к «Авроре» ближе других броненосцев. И когда с «Орла» грянул пушечный выстрел, матросы, высыпавшие на правую палубу, увидели на фок-мачте броненосца гюйс — красный флаг с врезанными в него синими и белыми крестами, словно впившимися в живое тело.
Пушечный выстрел и гюйс означали: начинается суд особой комиссии.
Гюйс в безветрии не колыхался. Матросы, облепившие палубу, образовали у лееров сплошную стену. Синие воротники форменных рубах слились в единую полосу. В эту синеву чужеродно вклинился белый офицерский китель.
— Опять драконы когти выпустили!
Возглас замер в тишине. Белый китель метнулся вправо. Слова долетели оттуда. Матросы не шелохнулись. Одинаковые рубахи. Одинаковые воротники. И молчание. Зловещее и объединяющее.
Призыв Небольсина «Рты на замок» не помог. В кубрики и на палубы проникли слухи о Кровавом воскресенье, как проникает вода в рассохшуюся лодку. То ли их принесли всеслышащие вестовые, то ли кто-то из матросов разобрался в сообщениях иностранных газет, да мало ли как тайное становится явным! Матросы собирались кучками, перешептывались, на лицах появилось плохо скрываемое ожесточение.
Кондукторы, боцманы и унтеры почуяли, что матросы сжались, как пружина перед ударом.
На «Авроре» не было прямого повода для вспышки. На других судах случаи неповиновения участились, и как следствие — гюйс на фок-мачте броненосца, заседание суда особой комиссии, а он уж пришьет так пришьет — позвенишь кандалами на каторге…
Рожественский, доносили вестовые, рвет и мечет: грозился смутьянов на необитаемые острова высадить, непокорных перестрелять.
— Он может, — шептались матросы. — Если царь в Петербурге среди бела дня стрелял…
— А мы не с хоругвями пойдем[5]!..
3 марта 1905 года эскадра покинула Носси-Бе и после долгого плавания и томительного ожидания в бухте Ван-Фонг 26 апреля вышла навстречу кораблям Небогатова. В открытом море, неподалеку от Ван-Фонга, было назначено рандеву.
Корабли шли быстро, бурунили воду, широкий простор вскипал белопенными полосами, а трубы выбрасывали кудлатые хвосты дыма. Они постепенно редели, светлели, истаивали в воздухе. Все остальное, не занятое эскадрой пространство составляли сияющее небо и сияющее море. Впервые, кажется, и небо, и море, и люди были одинаково праздничны.
Крейсерский отряд — «Олег», «Аврора» и «Дмитрий Донской» — шел в арьергарде, с мостика вся эскадра открывалась взору Егорьева. Смешанное чувство радости и печали владело каперангом. Эта нарастающая скорость, словно в предчувствии встречи соотечественников, эти пенные буруны и этот железный строй кораблей — все радовало; но на дне души не рассасывался давний и прочный, уже затвердевший осадок печали.
Когда наконец показались дымки небогатовских кораблей, когда прорисовались очертания далеких броненосцев, реальных, быстро приближающихся, со взметенными мачтами, что-то ёкнуло в сердце Егорьева, электрическим током кольнуло каждого, кто стоял на палубе.
Эскадры сближались. На небогатовских броненосцах были длинные черные трубы, четко и резко видимые на расстоянии (Егорьев вздохнул: «Специально для японских комендоров!»); корабли были низкобортные, едва не зачерпывали воду.
И опять свет и тень сошлись в душе Егорьева… Разве виноваты броненосцы береговой обороны — тот же «Адмирал Сенявин» или «Адмирал Ушаков», предназначенные для действий в узкостях Финского залива, что их отправили в океанский поход и что им придется вести эскадренный бой, бой для них бесперспективный?!
Воздух разорвал орудийный салют. Гулкое эхо покатилось по морскому простору.
5
Эту фразу, по свидетельству матроса Андрея Подлесного, произнес комендор Аким Кривоносов.